Суперлюкс

– Как вы свободны с деньгами, Слава, – сказал однажды Мелонов.

– Хотите знать почему? Потому что деньги – это анахронизм! Конечно же кое-что и сейчас они дают, и радостно видеть, как оживляются в людях добрые чувства, когда даешь им эти зеленые дизайны, но, поверьте мне, друзья, год за годом в эпоху повышенного спроса деньги утрачивают свое значение. Часто я месяцами практически живу без денег… Нет-нет, это не значит, что я их не трачу, это значит, что я не добываю их, как бы забываю о них, вы меня понимаете?

Такая полнота жизни! Взирая с Крымских вершин или с отрогов Кавказа на пенные очертания земли и полыхающую голубизну моря, на ожидающий внизу «Караван» с его ультрасовременными наклоненными мачтами и трубой, похожей на морского льва, с зеркальцем бассейна на верхней палубе, Владислав Иванович, взирая на это, ощущал вокруг исключительный трепет истинной жизни.

Таков характер этого человека, должны мы заметить в данный момент: дурную погоду, слякоть, пронизывающий холод он не считал никогда типичной для нашей планеты, проходил через эти периоды, не задерживая их в памяти. Память этого существа, называемого Владиславом Ветряковым, напоминала калейдоскоп, где только яркое и дружелюбное перемещалось в различных кристаллических комбинациях, а если же из каких-то мутных глубин, из детства, скажем, выплывало что-нибудь аморфное, коричневато-сероватое (очередь за мукой, например, в голодный послевоенный год, чернильные цифры на истерзанных цыпками отмороженных лапах), тут же калейдоскоп встряхивался, и вновь начинался карнавал. Такая же вот история получалась, между прочим, и с родословной: перекупщики куда-то уплывали, комиссионщики как-то испарялись, а выплывали откуда-то какие-то моряки, полярные летчики и физики, да-да, были, конечно же, и физики.

Владислав Иванович зашел в телефонную будку, набросал в автомат пятнашек и стал набирать Москву – почему бы Гачику, скажем, или Степану, или любому из друзей не вылететь сегодня же в какой-нибудь порт, не взойти на борт «Каравана», не попасть к нему в объятия и далее – в общую атмосферу радости, в средиземноморскую колыбель человечества, пронизанную истоками современного миросозерцания, философией Аристотеля.

Телефоны не отвечали.

– Не надо звонить, Гиббон, – услышал вдруг Владислав Иванович сзади и очень близко.

Приоткрыв дверь и привалившись плечом к телефонной будке, перед ним стоял тот, кого он все путешествие за глаза величал «богдыханом».

– Простите?! – любезнейшим образом удивился Владислав, Иванович. – Вы назвали меня Гиббоном, ха-ха-ха, а значит, эта шутка…

– Не надо звонить ни Левке, ни Гачику, ни Степану, – почти до черноты загорелое лицо богдыхана налитыми, но не глупыми глазами изучало физиономию Владислава Ивановича. – Давай пройдемся, Гиббон.

Они пошли по набережной. Богдыхан шел чуть-чуть впереди, и по тому, как он шел, не оглядываясь на приглашенного, в полной уверенности, что приглашенный безусловно за ним идет, просто не может не идти, чувствовалась в богдыхане натура недюжинная, привыкшая повелевать.

– Наблюдаю за тобой, – говорил богдыхан на ходу. – Хорошо гуляешь. Одобряю. Много прогулял?

– Простите… но… я в какой-то степени… даже… – ответил Владислав Иванович.

Богдыхан вдруг остановился, взял спутника за коронованную пуговицу блейзера и поднял к его носу темный и мощный, как азиатский древний символ, указательный палец:

– Что проел, что прогулял, никогда не жалей! Будешь жалеть, на пользу не пойдет! Понял меня?

– Да я и не жалею… – пролепетал Владислав Иванович. – Как можно жалеть? и что жалеть? Я, впрочем, счастлив, хотя и хотел бы, однако, спросить вас. Вы знаете нашу шутку, а значит, вы знаете?..

– Я всех знаю.

Богдыхан снова уже шел, не оглядываясь на Владислава Ивановича, как бы ведя перед собой свой мощный живот.

Они зашли под тент хинкальной и сели с краю. Пробегающий мимо официант положил на них внимательный глаз.

– Скажи ему, чтобы хорошего принес, – приказал богдыхан.

Владислав Иванович, лавируя, устремился за официантом, быстро зарядил его, и вскоре перед ними стояли две кружки не общего, а хорошего пива.

– Плэтфурмы французские помнишь? – спросил богдыхан. У Владислава Ивановича перехватило дыхание.

– Лустры скандинавские помнишь? Итальянский гупур-мупур помнишь? Парык-марык швейцарский помнишь?

Конечно же, увы, помнил Владислав Иванович эти «товары повышенного спроса» и помнил, как они поступали с юга на разные базы, то овощные, то сантехники, помнил и даже приблизительно знал, где вся эта роскошь изготовлена, и… и с каждым словом богдыхана в калейдоскопе лопались какие-то чернильные пузырьки и даже приходилось трясти головой, чтобы восстановить сияние.

– У тебя паспорт сейчас с собой, Гиббон? – вдруг спросил богдыхан.

– Что? – как бы очнулся Владислав Иванович. – Паспорт? Да-да, конечно, здесь – в кармане.

– Поезжай в аэропорт. Улетай куда-нибудь. В Прибалтику или в Ташкент. В Москву тебе не надо. На пароход не советую. Понял меня?