Супермен

— Давай, швед, давай, швед! — раздался одинокий клич, будто сухое птичье карканье — это издалека, с ярко-зеленой подстриженной лужайки, кричал Джимми Коснер. Зрители дружно уставились на него. Темные головы на влажных стержнях шей повернулись к дальней части поля; черные лица посмотрели на него, окинули взглядом сверху донизу, увидели его щуплую фигурку, нервно изогнутую спину. Он был центром вселенной.

— Давай, швед! Помажем этим черным ребятишкам! — и Коснер захохотал.

Но вот он отсмеялся. Наступила полная тишина. Только ветер шелестел в пышной листве высоких деревьев.

— Давай, швед, врежь как следует по этому мячику…

У холмика питчера стоял Длинный Джонсон. Он вскинул голову. Пристальным тягучим взглядом посмотрел на Коснера. Потом встретился глазами с Большим По, и Джимми Коснер это заметил и тотчас замолчал, сглотнув слюну.

Неспешно Длинный Джонсон готовился к броску.

Коснер отошел от первой базы, побежал ко второй.

Длинный Джонсон застыл, выжидая.

Коснер скакнул обратно на базу, поцеловал свою руку и припечатал этот поцелуй прямо к центру базы. Потом с победной улыбкой огляделся по сторонам.

Питчер снова сжал в пружину свою длинную шарнирную руку, любовно оплел темными пальцами кожаный снаряд, отвел руку назад — и Коснер заплясал на линии первой базы. Он прыгал и кривлялся, как обезьяна. Но питчер и не смотрел в его сторону. И в то же время наблюдал за ним — коварно, украдкой, едва заметно ухмыляясь. Вдруг сделал резкое движение головой, и Коснер, испугавшись, вбежал обратно на базу. Но тут же остановился и захихикал.

Когда Длинный Джонсон в третий раз сделал вид, что будет бросать, Коснер сорвался с первой базы и припустил ко второй.

Словно кнут хлестнула рука бросающего. Мяч с треском вонзился в перчатку Большого По на первой базе.

Все кругом словно застыло. На секунду.

Яркое солнце в небе, озеро и лодки на нем, трибуны, питчер у своего холмика с вытянутой и чуть опущенной вниз после броска рукой; Большой По с мячом в могучей черной руке; игроки в поле, замершие в полуприседе — и лишь Джимми Коснер бежал, вздымая пыль, это была единственная движущаяся точка во всем летнем мире.

Большой По склонился вперед, прицелился в сторону второй базы, отвел могучую правую руку и швырнул белый бейсбольный мяч по прямой — и попал Джимми Коснеру точно в голову.

В следующий миг чары разрушились.

Джимми Коснер лежал, распластавшись на ярко-зеленой траве. Бурлящая толпа покатилась с трибун. Мужчины ругались, женщины визжали, трещал под ногами деревянный помост трибун. Команда цветных убежала с поля. Джимми Коснер не шевелился. Большой По — лицо его ничего не выражало — прохромал с поля, белые пытались остановить его, но он раздвигал их, как прищепки для белья. Просто поднимал их и отталкивал в сторону.

— Идем, Дуглас! — взвизгнула мама, хватая меня за руку — Скорее домой! Что, если у них бритвы? Боже!

Но до плохого не дошло. В тот вечер мои родители остались дома, устроившись в креслах, они читали журналы. Все коттеджи вокруг были освещены. Курортники сидели по домам. А издалека доносилась музыка. Через заднюю дверь я выскользнул в настоенную тьму летнего вечера и побежал к танцевальному павильону. Там ярко горели огни, играла музыка.

Но белых за столиками не было. Ни один из них не пришел на негритянский праздник, на кекуок.

В павильоне были только цветные. Женщины в ярких сатиновых платьях, красных и синих, чулках в сеточку, мягких перчатках, шляпах с бордовыми перьями, мужчины в блестящих смокингах. Гремела музыка, ей словно было здесь тесно, она так и рвалась наружу. Весело смеясь и высоко вскидывая ноги, выбрасывая в стороны и вверх надраенные туфли заходились в кекуоке Длинный Джонсон, и Каванах, и Молния Миллер, и Пит Браун, и — чуть прихрамывая — Большой По с Катрин, своей девушкой, и все остальные подстригальщики газонов, лодочники, уборщики, горничные, все они танцевали разом.

Вокруг павильона была непроглядная тьма; на черном небе светили звезды, а я стоял на улице, прижав нос к оконному стеклу, и долго, долго смотрел внутрь.

Потом прокрался в свою комнату, никому не рассказав, что я видел.

Я лежал в темноте, вдыхая ночной аромат спелых яблок, где-то совсем рядом шелестело озеро, а я лежал и вслушивался в далекие и прекрасные звуки музыки. Уже засыпая, я еще раз услышал строчки припева:

Когда в квартале негритянском
Начнется бал и станут блюз играть,
Я подкачусь к моей красотке Мэгги,
И до упаду будем мы плясать!

Чарлз Ван Лоун Мистер Конли

Прозвище — оно как пластырь: когда налепишь его на человека, чтоб от чего-нибудь вылечить, то пристает оно легко, а вот отдирать бывает чертовски больно.

Да, называли мы его «мистером Конли» и особое ударение делали на слове «мистер». Парень он был еще зеленый, и титул этот должен был помочь ему избавиться от «зелени», но вместо этого пристал к нему так, что мы чуть не потеряли игрока, который на третьей базе был незаменим.