Для тех, кто скорее потянется за репеллентом, чем за пипеткой, обратите внимание, что наше так широко распространенное отвращение к насекомым скорее приобретенное, чем врожденное. Есть свидетельства врожденного страха человека перед пауками и змеями[572]
, но это редкие исключения. Цветы, комнатные мухи и рыбы[573], например, не вызывают такого отвращения. «Мы рождаемся без страха перед природой[574], – пишет биолог Петр Наскрецки во введении к книге “Меньшее большинство” (The Smaller Majority), написанной в 2005 году, где он говорит в основном о насекомых. – Маленькие дети очарованы жизнью, их в равной степени интересует гусеница или собака. Страх перед большинством существ прививается нам позже чрезмерно заботливыми родителями или учителями, давлением сверстников и вводящими в заблуждение средствами массовой информации. К десяти годам большинство детей либо любят, либо ненавидят насекомых и другие крошечные организмы».Если муравьев считать военной силой легиона насекомых на Земле, то мухи – предприниматели и мошенники. Двукрылых – этих эволюционно подвижных, обманчивых и часто вредных насекомых – легко не любить и трудно принять. Но за толпой печально известных среди них – кусачих двукрылых, переносчиков болезней, трупоедов и пожирателей грязи – скрывается огромный крошечный мир темного и прекрасного: изящные зеленушки, которые носятся по листьям, мелькая золотыми плащами, тонкие распростертые крылья микодрозофилы, эффектные головные украшения оленерогих мух, самцы нериид[575]
, сражающиеся, как инопланетяне на ходулях, или большелобая журчалка с желтым пушком на тельце, подражающая шмелю.Нас с раннего возраста учат не трогать мух, и я не был застрахован от глубоко укоренившегося культурного отвращения к этим насекомым, но по мере того как я погружался в глубины их жизни, отвращение отступало и сердце смягчалось. Пока я занимался исследованиями и писал эту книгу, в кафе, библиотеках и дома меня посещали десятки мух. На моем рабочем месте всегда было больше мух, чем любых других видимых организмов. Они прихорашивались на ноутбуке, бегали по экрану с подсветкой, пили из случайных капель на столе и бесстыдно исследовали мои руки.
Они были рядом независимо от времени года или климата. Один крошечный посетитель даже нанес мне визит в разгар канадской зимы, попав на музыкальную партитуру, когда я пел на рождественской службе в церкви. «Ни одно животное, ни одно растение в природе не способно на уродство, разве что мы называем их уродливыми», – пишет писатель и натуралист Джонатан Франзен[576]
в книге «Конец конца Земли» (The End of the End of the Earth), вышедшей в 2018 году. За почти 60 лет, прошедших с тех пор, как я начал ходить по двору, разглядывая насекомых, чувства Франзена стали для меня понятны. Отвергая культурные нормы нетерпимости, я научился наслаждаться легким щекотанием, причиняемым домашней мухой моей коже, когда она бегает, трет лапки, пробует ими на вкус и впитывает еду через губчатый хоботок.Я люблю мух за их изящество. Мне нравится, как комнатные мухи, подпрыгивая, перемещаются по поверхности маленькими, резкими движениями, такими быстрыми, что кажется, будто они скользят. Мне нравится, что я почти не чувствую, как муха садится на меня, зато ощущаю, когда она снова взлетает: едва уловимое прикосновение крошечных лапок к коже. Мне нравится, как хоботок домашней мухи опускается (обычно это происходит вскоре после приземления), прижимается и расправляется на поверхности, как мягкая подушечка лап слона. Мне приятно знать, что есть муха, чей восковой, волосатый панцирь задерживает воздух, позволяя ей нырять.
Кроме того, мне нравится, что мухи живут в городе. В кафе в центре Делрей-Бич в штате Флорида я заметил трех крошечных мух на стеблях хризантем в большой стеклянной вазе. Сначала я с некоторым сожалением подумал, что они, вероятно, обречены погибнуть на подоконнике или когда ночной сторож совершает обход. Но мухи не чувствовали себя в ловушке. Они оживленно ухаживали друг за другом, размахивая крыльями, прыгая и выделывая фигуры на зеленых листьях, как энергичные танцоры.