Дайер подошла к ближайшему рабочему столу, взяла флакон, перевернула его вверх дном, затем вынула ватную пробку и энергично постучала флаконом несколько раз по поверхности специально сконструированной прямоугольной платформы. Платформа размером с губку для мытья посуды была сделана из твердого мелкопористого материала, через который по трубке, ведущей из расположенного рядом металлического газового баллона, протекал углекислый газ. Примерно шесть мух выпали из флакона на платформу, подергались несколько секунд, а затем замерли. После этого Дайер поместила их на смотровую площадку стереомикроскопа.
– Нельзя оставлять их на платформе под действием углекислого газа надолго, так они умрут.
– Надолго – это на сколько?
– Около двадцати минут. При этом у некоторых видов есть вирус, который вызывает немедленную смерть мухи при отравлении углекислым газом.
Я читал, что углекислый газ не пахнет (в отличие от эфира, используемого в моей студенческой генетической лаборатории), но не смог удержаться, наклонился вперед и принюхался. И почувствовал покалывание в ноздрях, как будто мой организм посылал мне предупреждение.
– На самом деле я никогда этого не делала! – сказала Дайер.
Конечно, некоторым мушкам удается сбежать. Когда я гостил в лаборатории, таинственный сквозняк смел с платформы с углекислым газом несколько мушек, и Дайер разочарованно вздохнула. Через несколько минут эти крылатые беглецы придут в себя и отправятся исследовать коридоры здания. Учитывая, сколько здесь пищи для мух, думаю, они не уйдут далеко.
Дайер работает с мушками уже 20 лет, и не устает ими восхищаться. Заглядывая в окуляр стереомикроскопа посмотреть свежую партию замерших мух, она мурлыкала себе под нос: «Посмотрите, как прекрасны эти мухи! Они невероятны. Такая хорошенькая!»
Я посмотрел в окуляр. Там лежали семь мух, и каждая – уникальная, крошечная, изысканная жемчужина жизни. Они были воплощением совершенства.
Это были мухи дикого типа (немутантные) с выпуклыми розовыми фасеточными, ничего не выражающими глазами. Губчатые ротовые части, напоминающие громкоговорители, не имели ничего общего с маленькой парой черных, похожих на острые коготки крючков – ртов аморфных личинок, которыми они были всего неделю назад. Идеальный ряд крошечных квадратных пятнышек выстроился по краю брюшка мух, и еще несколько симметрично располагались на крыльях. Мушки чуть подергивали согнутыми лапками, аккуратно украшенными шипами. Завершенность взрослых мух, их превосходная симметрия, абсолютная красота деталей напомнили мне, что я смотрю на продукт эволюции, созданный миллиардами поколений.
Мушки следующей партии, подготовленной Дайер, были мутантами с генетическими отклонениями в каждой хромосоме. У них были карие глаза, по размеру намного меньше, чем у диких собратьев.
– Все эти мутации делают их довольно нездоровыми, – сказала Дайер.
Настало время, чтобы задать вопрос, подготовленный мною уже давно:
– Как вы думаете, мухи разумны? Способны ли они переживать накопленный опыт?
– Мы уважаем организмы, которые исследуем, и считаем, что нашим мухам неплохо живется в лаборатории, потому что у них вдоволь пищи и нет хищников. Однажды, когда училась в аспирантуре, я увидела в лаборатории странную муху-мутанта, у которой не было наружных гениталий. Даже ануса. Просто гладкая поверхность. Я сказала Джерри (моему руководителю): «Эй, Джерри, вот это действительно круто, иди посмотри». Джерри мельком взглянул на муху и сказал: «Ну, тебе придется убить ее, она мучается от боли». «Почему ты так думаешь?» – спросила я, и он ответил: «Ну, а как бы ты себя чувствовала, если бы не могла вывести отходы из организма?»
Я испытывал сочувствие к этим мухам. В генетической лаборатории исследователи целиком и полностью контролируют их судьбу, и судьба их крайне неопределенна. Обычно мало кому удается дожить до совершеннолетия, притом что в питательной среде генетической лаборатории их шансы значительно выше.
В отличие от Келли Дайер, я никогда не был создан для генетики. Помимо того что не хватает компетентности в области математики, мне не нравится держать животных взаперти, и, кроме случаев самообороны, я ненавижу их убивать. И поэтому неудивительно, что еще за 36 лет до посещения лаборатории Дайер я устроил небольшой акт освобождения животных на курсе генетики для студентов.
В течение нескольких недель мы скрещивали различные штаммы плодовых мушек и наблюдали за распределением фенотипов в полученном потомстве. Хорошо изученным фенотипом, который мы использовали, был цвет глаз. В частности, мы объединили нормальных красноглазых взрослых мух с мутантными мухами с белыми глазами. Личинки и куколки размещались в маленьких пластиковых пробирках, таких же, какие много лет спустя я увидел в лаборатории Келли Дайер, и в каждой из них была дрожжевая среда. Губчатые пробки пропускали воздух, при этом мухи не могли выбраться. В течение нескольких недель в лаборатории стоял густой аромат непропеченного, слегка прогорклого хлеба.