Супервольф

Иосиф еще раз просмотрел мой отчет, затем представленную Лаврентием справку. На второй странице наткнулся на настораживающую деталь – эта подробность более всего карябнула по сердцу.

Один из близких к фюреру людей свидетельствовал, что Гитлер едва ли не на коленях упрашивал этого «виртуоза» примкнуть к движению и, помимо поисков Грааля, обеспечивать прогнозами на будущее его лично. Непонятно, в чем секрет такой странной привязанности?

Балабос принялся отчаянно дымить. «Ничего (себе) загадка?! Фантастика, а не загадка! А капитуляция Франции, (случившаяся через) полтора месяца после начала майского наступления – это не фантастика? Это всего лишь “блицкриг”, не более?

«…могетхан!»

Игра словами всегда раздражала вождя. В этом пункте он был непримирим с юности. «Кто лучше всех играл (словами)? Троцкий. Кем является Троцкий? Опасным контрреволюционером. Он кого хочешь мог заболтать. Теперь они пытаются заболтать меня.

Не выйдет!»

«В этот (напряженный) момент, когда позарез (нужна) конкретика, достоверный анализ ситуации, ему подсовывают заезжего кликушу, так называемого медиума из самой опасной буржуазной прослойки – из артистов и писак. Объективности ради, этот провидец (из классово) подходящей семьи и во время революционных боев (в Германии) не прятался за чужими спинами – это плюс. Однако попытался соскочить с поезда, это более чем минус. Это непростительная ошибка. Но, случалось, партия прощала и куда более грубые ошибки.

Не спеши!

Кто он, этот (приблудный) маг?

Вел себя достойно, опыты забавные, даже интересные. В них что-то есть. В меру подобострастен, по-видимому, врет как сивый мерин, впрочем, на лжи партия его не поймала. Не надо спешить. Не спеши, Иосиф. Сейчас (не время) отмахиваться от любых, даже самых диких бредней, тем более когда идет речь о (внутренних) механизмах принятия решений в германском руководстве. Партия не простит подобного легкомыслия».

Кремлевский индуктор решил уделить заезжему гастролеру несколько минут.

* * *

Встреч было две, обе состоялись на Ближней даче. О них нигде не упоминается, не сохранилось (надеюсь!) никаких письменных отчетов, чему я безмерно рад, так как спустя пятнадцать лет меня едва не приписали к числу «ярых сталинистов», подпиравших кровавый режим психологическими опытами. Кукурузник пытался пришить мне дело об участии в масонском заговоре, хотя, повторяю, Мессинг всегда с подозрительностью относился ко всякого рода розенкрейцерам и масонам, свихнувшимся на поклонении самым реакционным и отвратительным «измам», а также вразнос и в розницу торгующими не принадлежащими им тайнами. Дело ограничилось опалой. Мессингу запретили выступать в крупных городах, особенно в Москве, так что ему представилась уникальная возможность познакомиться с глубинкой его новой родины.

Я не в обиде на Хрущева за такого рода ссылку. Она того стоила.

Во время первой беседы Сталин по большей части интересовался фактами моей биографии – откуда я родом, где бывал, какое у меня образование, что мне понравилось и что не понравилось в Стране Советов. Его куда больше занимали всякого рода курьезы, вроде происшествия в Эйслебене, чем мои встречи с Гитлером.

Мысли балабоса были неприкасаемы, причем он не пользовался никакими мыслительными приспособлениями, разве что по ходу разговора дымок доносил до меня очищенные от примеси лишних слов, краткие, но емкие комментарии к моим ответам – например, «мудак», «не хватает нам своих оппортунистов», «врет как сивый мерин», «в проработку бы тебя, двурушника», «комсомольцам бы тебя на закуску». Про себя он откровенно посмеивался над «заезжим» оккультистом. Посмеивался над собой, доверчивым и наивным. Менее иронично он стал себя вести, когда я признался, что в советской анкете мне больше всего не понравилась графа «происхождение».

– В чем дело, Мессинг? – спросил вождь.

– Финк посоветовал написать: «из бедной крестьянской семьи».

– И что?

– Нашу семью трудно назвать «бедной». Скорее, «нищей».

Сталин заинтересовался:

– Отец лупил?

Я кивнул, потом признался.

– Шкуру драл. Если догонит…

Балабос чему-то засмеялся. Правда, эта легкая благожелательность ни на йоту не уменьшила его подозрительность.

Скоро эта игра ему надоела и он решил завершить встречу. На прощание придвинулся поближе и, ткнув трубкой мне в грудь, предложил свою помощь.

– Если вы, товарищ Мессинг, в чем-то нуждаетесь…

Я сознательно потянулся за дымком, попытался поглубже погрузиться в синеватое облачко знаний.

То, что я узрел, доконало меня. Под моими ногами разверзлась бездна – все та же грязная, мелко выкопанная яма в осеннем промозглом лесу. В ней даже тщедушному Мессингу не поместиться. Почему палачи, исполняя самый жестокий приказ, всегда позволяют себе лениться?