Супруг для богини

– Мама Оля, не говори ничего! – И в комнату, держась за мебель и стены, вошел Павел.

Правая рука молодого человека была забинтована и подвязана. Извеков хмурился, его плотно сжатые губы свидетельствовали о том, что он явно превозмогает боль и усталость.

Сердюков окинул его цепким взглядом и остался доволен. Слава богу, он действительно только ранил мальчишку.

– Сударь, мне очень жаль, что вы пострадали. Но, смею заметить, вы сами виноваты! Ваш удар чуть было не размозжил голову моему помощнику господину Сухневичу.

Павел не удостоил полицейского ответом, покачнулся и быстро опустился на диван.

– Вы напрасно встали, Павел! – мягко укорил Трофимов. – Вы потеряли много крови, вам надо лежать.

– Я услышал голоса и поспешил сюда, – ответил раненый.

– И правильно сделали, – с воодушевлением воскликнул Сердюков. – Теперь, когда присутствуют все участники событий, мы можем спокойно обсудить происшествие.

– Но с чего вы взяли, что именно мы были там? – продолжала неловко запираться Ольга.

Следователь слегка пожал плечами, мол, разве это не очевидно?

– Сударыня, чтобы окончательно прояснить картину, придется нам с вами говорить о некой тайне, заключенной в похищенных бумагах. Как я полагаю, все действующие лица о ней осведомлены, иначе бы не принимали участия в их похищении. Единственно сомневаюсь насчет Веры Вениаминовны. Не прикажете ли позвать вашу падчерицу?

Ольга Николаевна с силой дернула шнурок звонка. Вбежала как угорелая горничная, ее послали за девушкой. Следователь приготовился ждать долго, но, к его удивлению, Вера явилась тотчас же. Она была бледна, измучена и явно не ложилась спать.

– Ты спала, Веруша? – осторожно спросила мачеха, пытаясь дать девушке понять, что происходит, и навести ее на правильный ответ.

– Нет, – протянула падчерица, тревожно оглядывая присутствующих. – У меня голова разболелась, – добавили она, заметив следователя.

Вера прошла через всю комнату и села рядом с братом, нежно погладив его по здоровому плечу. Стало быть, знает, что произошло, отметил про себя полицейский.

– Итак, господа, я начну, а вы меня поправите, если я ошибусь.

И Сердюков приступил к изложению своих мыслей.

– Сударыня, – обратился он к Извековой, – вы, конечно, помните тот день, когда с вашего дозволения я перебирал бумаги покойного писателя. Честно говоря, я не знал, что искать, но интуиция подсказывала мне, что тут надо поработать. Вы справедливо заметили, что я не являюсь знатоком литературы, но некоторые вещи понятны даже такому далекому от писательского труда человеку, как полицейский следователь. Так, например, я обнаружил один и тот же текст, но написанный разной рукой. И потом, при ближайшем рассмотрении, он оказался такой же, да не такой! Я поясню свою мысль. Вот мы имеем некое изображение, блеклое, непривлекательное. Но по нему прошлись умелой рукой, и оно заблистало новыми красками. Так и тут, текст был выправлен другим человеком. Мною были найдены еще несколько листочков, написанных той же рукой, где содержалась фабула одного, уже изданного и популярного романа вашего мужа. Кстати, именно тот листок упал к вашим ногам, а потом исчез. Вот тогда у меня и закралось сомнение в подлинном авторстве всех произведений господина Извекова. Справедливо задаться вопросом, кто был тот человек, который сочинял наиболее яркие сюжеты и легкой талантливой рукой правил неуклюжий текст? Выяснить это не составило труда. Стоило только посмотреть на почерк всех членов семьи. И ответ возник сразу, так как первыми бумагами, которые мне попались, оказались домашние расходы, записанные Тамарой Георгиевной Горской. Итак, господа, я прихожу к выводу о том, что истинным автором шедевров был не Извеков, а его первая жена!

Сердюков сделал паузу. Присутствующие молчали. Вера, бледная и сосредоточенная, нервно теребила край шали, Павел угрюмо смотрел куда-то в стену, мимо следователя. Вдова поджимала губы и, кажется, боролась с подступившими слезами.