Супруг для богини

– Послушайте, господин следователь, я, конечно, мало что смыслю в законах, но мне кажется, что обстоятельства смерти господина Извекова все же можно расценить как совокупность случайностей, приведших к трагическому исходу, – взволнованно произнес Трофимов. – Вряд ли суду присяжных покажутся убедительными рассуждения о наличии злого умысла в действиях вдовы. Безусловно, Ольга поступила не очень красиво, прибегнув к шантажу, но ведь это не попытка убийства! А нелепая выходка Веры хоть и способствовала ускорению наступления смерти, но не явилась непосредственной ее причиной.

– Я понимаю ваше стремление, доктор, рассмотреть ее обстоятельства с другой стороны, ведь неприятно сознавать, что обожаемая вами женщина и ее благовоспитанная падчерица осмысленно довели своего мужа и отца до неминуемой смерти! Хотя вы сами только что признали, что подобное вполне возможно. Особенно, если для этого имеются весомые основания.

– Но ведь вы не сможете арестовать их прямо теперь и посадить в тюрьму! – с ужасом простонал Павел. – Нет такого закона, который бы карал, – он запнулся, – за неосознанное желание смерти ближнему.

– Вот это мы и будем разбирать, осознанное или неосознанное, – ответил Сердюков, бросив на обомлевшую Ольгу взгляд, в котором читалось даже нечто вроде сочувствия. – Вероятно, сейчас заключения под стражу не потребуется, но любезные дамы, пока следствие продолжается, будут находиться под надзором полиции и покидать Петербург им запрещено.

– Но мы так его любили! – едва слышно прошептала Оля и невольно перевела взор с падчерицы на большую фотографию, стоявшую на изящной ажурной этажерке, уставленной дорогими безделушками.

Снимок была сделан в день их свадьбы в фотографической мастерской Карла Буллы. В овальной темной деревянной раме, на изогнутой подставке, фотография представляла новобрачных в самый радостный день. Они стояли на пороге своего счастья. Извеков, умудренный опытом жизни и таинств любви. И она, Оля, юная, страстная, трепещущая, вся устремленная вперед, в неведомое. И как назло, именно теперь Ольге снова вспомнились их первые тайные свидания, полные жгучего неутоленного желания, когда они, снедаемые страстью, упивались поцелуями в закрытой карете или в темной аллее парка. Ольга даже прикрыла глаза, настолько явственно почудились ей эти сладостные поцелуи на ее губах, нежные трепетные прикосновения горячих рук. Полно, да было ли это?

Сухневич устало прикрыл глаза и стал ждать, когда тяжелая дремота овладеет его телом и сознанием. Но мучительная боль в голове не давала заснуть. Он надеялся, что помогут лекарства, которые дал приехавший с Сердюковым врач. Следователь и молодой доктор Трофимов прибыли на дачу Извековых, когда день уже доживал последние часы. Врач осмотрел раненого, дал ему лекарств и распорядился лежать со льдом на голове. Герасима послали в поселок нанять женщину для ухода за больным, получалось, что ближайшую неделю Сухневичу придется провести на этом диване. Нанятая в сиделки опрятная старушка в скором времени уже суетилась в комнате больного. Она подносила ему пить, помогла переменить одежду на уютный халат, заботливо прихваченный Сердюковым из города, поправляла подушки и одеяла. За окном совсем стемнело, пора было ложиться спать. Тем более что предшествующие сутки и Сердюков, и Трофимов провели на ногах. Следователь и врач откланялись и оставили раненого на попечение сиделки. Старушка покружила по комнате и устроилась в кресле в уголке. Сон понемногу овладел обоими. Сухневич заснул, но спал недолго, тревожно и проснулся от странного ощущения. Ему показалось, что в комнате как-то сильно похолодало, он невольно натянул одеяло до небритого подбородка и открыл глаза. Перед ним стояла женщина. Сначала он решил, что это его сиделка, но тотчас же понял, что ошибся. Старушка мирно спала в своем уголке. А женщину он узнал, вчера любовался ее портретами. Прекрасная, высокая, бледная, в белом струящемся платье, с распущенными волосами, она смотрела на него, как ему показалось, даже с изумлением. Точно ожидала найти тут другого человека.

«Ну, вот! – пронеслось в сознании. – Такой был сильный удар по голове, что начались видения».

С этой мыслью Сухневич снова закрыл глаза и даже улыбнулся, хотел было посмеяться над собой. Но в тот же миг его обожгла острая мысль, прошиб ледяной пот, и мертвящий ужас овладел всем существом. Он подскочил на постели. Призрак будто что-то шептал. Словно хотел сказать нечто, серые губы едва шевелились, но не доносилось ни звука. Фигура колыхнулась, как облако, бесшумно оторвалась от пола и стала тихо таять в ночной мгле. Через мгновение вышла луна, ее бледный свет скользнул из-за штор, и в его дрожащем свете видение окончательно исчезло.