Супруги по соседству

– Думаю, около одиннадцати. Ее не было довольно долго. Когда она вернулась, я спросила, все ли в порядке. Она сказала, что да, ей просто нужно было покормить ребенка, – Синтия уверенно кивнула. – Точно, это было в одиннадцать, потому что она сказала, что всегда кормит ребенка в одиннадцать, а потом он спит до пяти утра, – Синтия вдруг заколебалась и добавила: – Когда она вернулась после одиннадцатичасового кормления, мне показалось, что она плакала.

– Плакала? Вы уверены?

– Да, мне так показалось. Вроде бы она потом умылась. Марко еще смотрел на нее, как будто переживал. Помню, я подумала, как это, наверное, утомительно – все время переживать за Энн.

– Почему вы думаете, что Марко беспокоился?

Синтия пожала плечами.

– Энн часто бывает в плохом настроении. Думаю, материнство оказалось тяжелее, чем она ожидала, – она покраснела, понимая, как неуместно это прозвучало, учитывая обстоятельства. – То есть материнство ее изменило.

Синтия сделала глубокий вдох и глубже села в кресле.

– Мы с Энн раньше были ближе. Вместе пили кофе, ходили по магазинам, болтали. У нас на самом деле было много общего. Я фотограф, она работала в арт-галерее в центре. Энн с ума сходит по абстрактному искусству, по крайней мере, раньше сходила. И она чертовски хорошо знает свое дело – отличный куратор, великолепный продавец. У нее глаз наметан на качество и на то, что будут покупать, – она остановилась, погрузившись в воспоминания.

– Что дальше? – спросил Расбах.

Синтия продолжила:

– Потом она забеременела, и казалось, что ни о чем, кроме детей, думать не могла. Ей хотелось ходить только по детским магазинам, – у Синтии вырвался смешок. – Извините, но через какое-то время меня это стало утомлять. Думаю, ее обидело, что меня не очень интересовала ее беременность. У нас стало меньше общего. Потом родился ребенок, и у нее ни на что другое уже не хватало времени. Знаю, ей было тяжело, но она стала менее интересной, если вы понимаете, о чем я, – Синтия замолчала и скрестила свои длинные ноги. – По-моему, ей стоило вернуться на работу, когда ребенку исполнилось несколько месяцев, но она не захотела. Наверное, ей кажется, что она обязана быть идеальной матерью.

– А Марко изменился после рождения ребенка? – спросил Расбах.

Она склонила голову набок, размышляя над вопросом.

– Да нет, не особенно, но опять же, мы нечасто с ним видимся. Мне он кажется таким же, каким и был, хотя, думаю, Энн его расстраивает. Он все так же любит повеселиться.

Расбах спросил:

– Энн с Марко не совещались наедине, когда она вернулась после проверки ребенка?

– Что вы имеете в виду?

– Вы с мужем во время ужина не уходили на кухню прибраться, например, и не оставляли их вдвоем? Они не уединялись в уголке?

– Не знаю. Кажется, нет. Марко, в основном, болтал со мной, потому что Энн явно была в не слишком радужном настроении.

– Так вы не помните, чтобы они шептались друг с другом за ужином?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, а что?

Расбах сделал вид, что не заметил вопроса.

– Опишите, пожалуйста, как прошел остаток вечера.

– Мы, в основном, сидели в гостиной, потому что там хороший кондиционер, а было жарко. Беседу поддерживали преимущественно мы с Марко. Муж у меня неразговорчивый, интеллектуал. В этом они с Энн похожи. Они легко находят общий язык.

– А вы легко находите общий язык с Марко?

– Мы с Марко экстраверты, это уж точно. Я поднимаю настроение мужу, а Марко – Энн. Наверное, противоположности притягиваются.

Расбах не ответил, и в комнате повисла тишина. Потом он спросил:

– Когда Энн вернулась после одиннадцатичасового кормления, вы не заметили в ней никакой перемены, кроме того, что она, возможно, плакала?

– Да нет. Она просто казалась уставшей… но она теперь всегда такая.

– Кто потом проверял ребенка?

Синтия задумалась.

– Кажется, Энн вернулась уже около одиннадцати тридцати, поэтому Марко не пошел. Она проверяла каждый час, он – через полчаса после нее, такая у них была договоренность. Поэтому Энн пошла снова в полночь, а потом Марко – в двенадцать тридцать.

– Как долго Энн отсутствовала, когда уходила в полночь? – спросил Расбах.

– О, совсем недолго, минут пять.

– А потом в двенадцать тридцать пошел Марко?

– Да, я была на кухне, прибиралась. Он выскользнул через дверь на задний двор, сказал, что взглянет на ребенка и тут же вернется. Он мне подмигнул.

– Подмигнул?

– Да. Он был довольно пьян. Как и все мы.

– И как долго он отсутствовал? – спросил Расбах.

– Недолго, две-три минуты. Может, пять, – Синтия изменила положение и снова скрестила ноги. – Когда он вернулся, мы вышли во двор покурить.

– Только вы вдвоем?

– Да.

– О чем вы разговаривали? – спросил Расбах. Он вспомнил, как покраснел Марко, когда упомянул, что ходил покурить с Синтией, и как злилась на мужа Энн за флирт с женщиной, которая сейчас сидела напротив.

Синтия ответила:

– Да так, ни о чем. Он дал мне прикурить. – Расбах молча ждал продолжения. – Стал гладить меня по ноге. На мне было платье с разрезом сбоку, – она выглядела смущенной. – Разве это важно? Какое это имеет отношение к похищенному ребенку?