Супружеская жизнь

Я решил, что меня просто не хотят пугать, мне надо было убедиться самому: я отдернул одеяло, думая увидеть окровавленную, изуродованную и уже забинтованную ногу. Мамуля и Мариэтт смотрели на меня с удивлением. Нет, я бы сказал — с удовлетворением.

— Итак, ты еще не вдовец! — шепнула жена и, схватив меня за руку, потянула к себе. Я поцеловал ее, а когда отодвинулся, заметил ее тревожный взгляд, о чем-то вопрошавший мать. Перед тем как признаться, Мариэтт прикусила губу:

— Знаешь, мне так неприятно: машина в жалком состоянии и, что самое скверное, я сама в этом виновата.

Я великодушно похлопал ее по руке. Она, Мариэтт, виновата? Я не решился бы ей сказать, почему меня так утешило, что она в чем-то провинилась передо мной.

1967

На последнем заседании нашего клуба делал доклад один безобидный местный националист, распространявшийся о знаменитостях провинции Анжу. Мы услышали о короле Рене, затем о Прусте, не о главном, не о Марселе, но о Луи, одном из тех, кто открыл постоянство состава химических соединений, о первом ученом, которому довелось выделить глюкозу. Нам сообщили о скульпторе Пьер-Жане Давиде, о Менаже, о Шевроле, Фаллу и Бодене. Здесь пребывали три дома династии Капетингов, породнившихся с коронами Англии, Прованса, Сицилии, Венгрии… На наших площадях все они оставили после себя бронзовые монументы, которые прохожие molles Andegavi[28] даже не замечают.

Я, один из этих «вялых потомков», живу в бесцветном «сегодня», во времени, подчиненном часовой стрелке. Дни собираются в недели, недели — в месяцы, месяцы образуют годы: эта простейшая очевидность нуждается в повторении, ибо это мы, мы себя в ней повторяем. Когда в жизни человека уже нет никаких заметных во времени дат, не порвана ли его связь с временем? Я подошел к сорока годам. Вступил в возраст зрелости. Какой? Единственная зрелость, которую мне легко за собой признать, ибо она бросается в глаза, — это умение примириться с собственными слабостями. Впрочем, такое достоинство, мне кажется, широко распространено.

Однако поразмыслим. Были ли у меня минуты удовлетворения за эти два года сплошной рутины? Были.

Меня избрали вице-президентом клуба.

Выбрали также в Совет сословия. В дальнейшем получу, вероятно, жезл старейшины. В провинции всегда так бывает. Все бывает: Арлетт действительно подцепила жениха. Конечно, о моей славе возвестило не так уж много фанфар.

— Ну, что тут особенного? — сказала Мариэтт. И без всякого перехода добавила: — Ты посмотри, как ты отделал свои брюки! Мне и детей хватает. Если и ты будешь резвиться, шлепая по лужам…

У нее уж такая привычка: весьма умеренно хвалить то, что действительно важно, и горевать по поводу мелочей; опасаясь, как бы я не возгордился, она не станет утруждать себя поздравлениями и комплиментами. Но в глубине души все это, конечно, ее радовало. Старый рефлекс: она немедленно позвонила своей мамаше, чтоб сообщить ей приятные новости.

Отметим также и заметный взлет кривой в диаграмме, изображающей наш брак. По мысли дяди, изобретателя этой графической схемы, супружеский аппетит доходит всегда до какого-то максимума, затем постепенно спадает до минимума и после некоторых колебаний держится на постоянном уровне. Что-то вроде этого:

— Самое главное — не увязнуть в кювете, — говорит Тио. — Ты оттуда выбрался.

И мне думается, что это верно.

Втянем когти, раскроем ладонь. Это единственная возможность перейти к теплому рукопожатию.

Прислушаемся, присмотримся. До сих пор я был недостаточно внимателен.

Вот Мариэтт в шортах и лифчике подымается на цыпочки, протягивает руки, тянется вверх и кончиками пальцев касается люстры. Затем опускается на всю стопу, делает выдох, и все начинается снова. Никто, даже ее мать, не имеет права прервать эти утренние упражнения. Если мне вдруг понадобится что-то, я каждый раз слышу:

— Обожди, пока я кончу срывать яблоки.

Дальше обычно следуют упражнения для брюшного пресса: лежа на полу, она добросовестно исполняет что-то вроде танца мусульманской гурии. Затем прыжки, бег на месте, потом опереться спиной о стену, подбросив ногу, и коснуться в пространстве точки, теоретически расположенной на уровне ее носа. Потом, накинув халат, Мариэтт бежит вниз погрызть ломтик поджаренного хлеба и выпить лимонного сока, глаза ее искоса поглядывают на сдобные булочки, которые дети обмакивают в чашки с горячим шоколадом.

— Может, хочешь кусочек? — спрашивает искусительница Ивонна.

— Нет, ей нельзя, — отвечает непреклонно Никола.

Вот уже полтора года, как Мариэтт начала следовать указаниям какой-то мошеннической рекламы для толстушек, чающих похудеть без труда, без лишений, без чрезмерных расходов… как и, впрочем, без результатов. Но это ее не разочаровало. Она испробовала все — кислородную палатку, какие-то водоросли, мыло для похудания, таблетки из фукуса, аппарат с шариками для массажа, вибратор, всякие потогонные приспособления — этакое болеро для верхней части корпуса и брюки для нижней — и, наконец, баню, где ее парят, разминают, шлепают и задают ей хорошую трепку, чтоб уменьшить задний фасад.