Сурикэ

— Слушайте же, я расскажу вам о нашем обеде в Луисбурге.

— Должно быть, это очень интересно.

— В особенности для вас.

Тогда Мрачный Взгляд, в котором читатель, без сомнения, узнал Матье, рассказал охотнику все, что произошло между ним и графом Витре в доме Каймана, в Луисбурге.

— Это ужасно! Этот человек какое-то чудовище. Думаете ли вы, что у него хватит духу сделаться убийцей лиц, осужденных им на смерть?

— Да. Разве он уже не подсылал убить вас?

— Правда.

— Он не остановится перед преступлением, я в этом убежден.

— Но что ему сделали эти несчастные?

— Ничего, но они обладают какой-то тайной, которую он хочет уничтожить, погубив их; эти люди стесняют его, и он желает во что бы то ни стало стереть их с лица земли. Вы видите, что неприязненные действия открылись с обеих сторон.

— Но не нашлось ли какого-нибудь средства окончить это дело полюбовно? Я не хочу проливать крови.

— Мы об этом поговорим, когда вы прочтете письмо вашего отца.

— Зачем вы отсылаете меня постоянно к нему?

— Так следует… А! Я и забыл, я должен вручить вам…

— Что?

— Пятьсот тысяч ливров.

— Вот как! Я не нуждаюсь в деньгах и не трачу почти ничего. У меня гораздо больше, чем мне нужно.

— Вы забываете, что деньги — нерв жизни; они отворяют все двери и раскрывают самые затаенные вещи. Деньги эти не для вас, но…

— Понимаю. Кто стремится к цели, не пренебрегает средствами.

— Отличный ответ. Когда я вам понадоблюсь, вы найдете меня в монастыре францисканцев в Квебеке, где спросите отца Жерома.

— Отлично. Я не забуду.

— Когда я захочу вас повидать и не застану дома, то в запечатанном конверте оставлю червонного туза, если же туза треф, то значит, что я был у вас по делу весьма поспешному. Когда же вы найдете туза пик, то это будет означать, что вам грозит опасность, и вы тотчас же поторопитесь ко мне в монастырь.

— Все это ясно. Но знаете ли вы, где я живу?

— Да, в доме Белюмера. Теперь до скорого свидания. Смотрите же, будьте осторожны.

— Буду бодрствовать, будьте покойны. Оба пожали друг другу руки и расстались.

Солнце уже встало, беседа их длилась несколько часов.

ГЛАВА XIV. Витре все еще ищет, но ничего не находит

Политический горизонт Канады покрывался все более и более грозными тучами.

Французы, вполне достойные своего имени, — но таких было немного в администрации Новой Франции — предвидели катастрофу, готовую разразиться каждый день.

Монкальм не предавался иллюзиям насчет колонии. После всякой одержанной им победы он доносил военному министру, что надобно заключить мир с англичанами, в противном случае они погибли.

И не только один Монкальм писал так военному министру, ему писали то же Дорель, шевалье Леви, Бугенвиль и многие другие, обладавшие совестью и видевшие всю низость образа действий Биго и его злоумышленников; как ни резко это название, но они не заслуживали другого.

Англичане грозно вооружились против несчастной колонии; они хотели атаковать французов сразу со всех сторон и, раздавив их одним ударом, покончить с ними.

В Версале все это было известно; там многие втихомолку вздыхали, и в том числе первым — военный министр, который имел более верные сведения, чем другие. Но никто не осмеливался сказать слово. Маркиза Помпадур сильно интересовалась Канадой и всеми силами покровительствовала Биго.

Маркиза Помпадур была слишком могущественна у короля; все перед нею преклонялись.

Хотя убежденный, что потеря колонии не более как вопрос времени, Монкальм несколько раз просил разрешения возвратиться во Францию, но не мог добиться его.

Видя себя преднамеренной жертвой, Монкальм безропотно покорился, но покорился как герой.

Со дня взятия Шуежена главнокомандующий только изредка появлялся в Квебеке и оставался там не более двух-трех дней, затем снова поспешно возвращался в начатые укрепления, чтобы привести их в возможно лучшее состояние, увеличить наличный состав войска и пополнить магазины съестными и боевыми припасами и также обмундированием, наконец, приготовить все то, что необходимо для ведения войны. Он знал из верных источников, что будущая кампания будет одной из наиболее тяжелых.

Монкальм принял неизменное решение; имея в виду только одно — честь Франции, он дал себе слово сделать свое положение более выигрышным, чем самая блестящая победа.

Монкальм хотел, чтобы успех англичан, стоивший им более, чем поражение, возбудил у них не торжество, а ужас, и очень честно сдержал данное слово, как это увидят в развязке этой грандиозной эпопеи.

Однажды, между восемью и девятью часами вечера, какой-то господин, тщательно закутанный в складки широкого плаща, вошел в переулочек, упиравшийся в задний фасад дома Жака Дусе, днем ювелира, а в часы досуга — шпиона г-на Биго.

Неизвестный надавил плиту, потайная дверь отворилась; он вошел и врасплох очутился лицом к лицу с ювелиром.

— Входите скорее, — сказал Дусе, быстро затворяя дверь, — не знаю почему, но мне кажется, что за вами следили.