Суриков

Осмотревшись в роли студента и убедившись, что она хороша, есть повод для радости и веселья, спустя чуть более двух недель занятий Суриков пишет домой — 16 сентября. Можно представить, с каким трепетом домашние читали его строки, как перечитывали вновь и укладывали для хранения — на божницу, за какую-нибудь икону, скорее всего, Николая Чудотворца, как принято в Сибири. Здесь даже инородцы знают и почитают его как Белого Дедушку…

«Здравствуйте, милые мамаша и Саша!

Пишу вам, что я нахожусь в вожделенном здравии — это раз, а, во-вторых, я поступил в Академию в начале сентября и теперь каждое утро подымаюсь со своей теплой постели в 8 часов и храбро шагаю по роскошным, да только грязным по случаю сентября петербургским улицам на Васильевский остров в Академию на утренние лекции. Приходится сделать в день верст шесть, так как еще вечером хожу в Академию в рисовальные классы, да это ничего — и не заметишь, как пролетишь их. Расстояние здесь ничего не значит. Например, пойдешь гулять с Кузнецовым в Летний сад, а оттуда попадем на Загородный проспект и на Невский, и на Васильевский остров. Везде успеем. Теперь город очень оживился, потому что все уже переехали с дач. Я с октября переезжаю на Васильевский остров на другую квартиру, чтобы было ближе ходить в Академию, и уже есть на примете хорошенькая квартирка, и ходить в Академию будет не дальше, как от нас в Красноярске до Благовещения.

В Академии я иду успешно из наук и рисования и в октябре думаю перейти в следующий класс. Профессора одобряют мои работы. Если придется, так и Петру Ивановичу скажите об этом. Хотел я с этим письмом послать свою карточку, да вышло нехорошо, и я изорвал сейчас целую полдюжину карточек. Досадно, что потерял из-за ожидания карточек целый полмесяц. Следовало бы вам давно уже получить письмо. В следующий раз пошлю и карточку. Сейчас был в Академии на выставке картин. Столько превосходных картин, что я и описать вам не могу. Теперь я могу хотя каждый день быть на выставке, потому что ученики Академии ходят туда бесплатно. Народу очень много бывает. Я думаю на следующий год и сам что-нибудь выставить из своих работ. Напишите, мамаша, как Вы живете, здоровы ли Вы, Саша отдан ли в гимназию, приехал ли Серж? Одним словом, обо всем напишите. Кто у Вас теперь на квартире стоит? Обо всем, обо всем напишите.

Любящий Вас сын Василий Суриков».

Любящий сын едва только оторвался от своей малой родины, и «половодье чувств» его раздваивается между новым и былым. Новичок в Северной столице, он тем и отличается от ее коренных обитателей, что мысли и воспоминания о сибирском дальнем и старинном ложатся отпечатком на все, что бы он ни делал теперь. «Как зеленые струйки бежали в просвете между бревнами», — заметил мальчик Вася Суриков, когда затянуло его под бревна во время купания с друзьями в реке Каче. «Зеленые струйки» эти видел он тогда на границе жизни, смерти, спасения. В этой сценке, им рассказанной биографам, все жизненно и не жизненно одновременно: эти струйки будто ни для чего и ни о чем; но здесь поздняя любовь Сурикова к венецианской школе (Тициан, Веронезе, Тинторетто) с ее изумрудными тонами, влажностью пленэрных ощущений, жаром солнца — смыкается в неопределенной дали с ощущением тонущего ребенка и будущего гениального русского художника.

Глава 3 СТУДЕНТ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ: СМЕШЛИВОСТЬ И УСЕРДИЕ

Когда Василий Суриков приобрел маститость и был жалован высочайшим вниманием императора, ему неоднократно предлагалось профессорство в Императорской Академии художеств в Петербурге, а также в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Он отклонял предложения решительно с одним пояснением: хочет-де оставаться каким ни есть, но свободным художником. Тогда как же он, вольнолюбец, сумел мириться с неукоснительными требованиями учебного процесса в Академии в бытность свою студентом?

Из рассказа Сурикова Максимилиану Волошину: «Я ведь со страшной жадностью к знаниям приехал. В Академии классов не пропускал. А на улицах всегда группировку людей наблюдал. Приду домой и сейчас зарисую, как они комбинируются в натуре. Ведь этого никогда не выдумаешь. Случайность приучился ценить. Страшно я ракурсы любил. Всегда старался дать все в ракурсах. Они очень большую красоту композиции придают. Даже смеялись товарищи надо мной. Но рисунок у меня был нестрогий — всегда подчинялся колоритным задачам. Кроме меня, в Академии только у единственного ученика — у Лучшева — колоритные задачи были. Он сын кузнеца был. Малоразвитой человек. Многого усвоить себе не мог. И умер рано… А профессора… Нефф и по-русски-то плохо говорил. Шамшин все говорил: «Поковыряйте в носу. Покопайте-ка в ухе».

Внучка Василия Сурикова Наталья Кончаловская, в детстве многое слышавшая из уст дедушки, разъяснила его слова в своей книге подробно: