СУРОВАЯ ГОТИКА

– А Вы, Александр Дмитриевич – настоящий актер – прав Георгий Андреевич, – Георгием Андреевичем звали именитого актера МХАТа, у которого Баев брал уроки сценического искусства, – Ох как прав, когда Вас хвалит как истинного последователя школы Станиславского! Вы свой большой талант просто-таки в землю закапываете! – елейным голосом закончил Прошкин. Пусть это ублюдок Баев знает, что пока он с Феофаном «мосты наводил», Прошкин тоже не розы нюхал!

Баев тут же отвесил присутствующим глубокий поклон – достойный настоящего народного артиста.

Наблюдавший за сценой зарождающейся дружбы через полуоткрытую дверь Корнев громко кашлянул, вошел в канцелярию, и миролюбиво поинтересовался у Баева, указав на сооружение из папок:

– Это что за такая самовозведенная постройка у вас Александр Дмитриевич?

– Это Храм… Точнее – Храмина. Вместилище мертвого знания, – грустно ответил Баев и водрузил на самый верх стаканчик с карандашами.

– Вот вам, орлы, сейчас товарищ Ульхт объяснит насчет такого Храма! Что-то вы заигрались, вместо того, чтобы с материалами ознакомиться… – мягко пожурил «строителей» Корнев.

Баев высоко взметнул одну из черных бровей:

– Товарищ? Ульхт – беспартийный. Такое обращение как «товарищ» вряд ли уместно по отношению к беспартийному.

– Как же нам его называть? Гражданин что ли? – полюбопытствовал Прошкин, он не минуты не сомневался, что к Ульхту сейчас обращаются именно так.

– Нет, назвать его «гражданином» тоже не корректно – поскольку эта форма подразумевает наличие советского гражданства, а Ульхт иностранный поданный…- продемонстрировал высокий уровень информированности Баев. Обрисованная им схоластическая проблема, застала Прошкина и Корнева совершенно врасплох.

Только мирно читавший все это время Борменталь отложил книгу и поинтересовался:

– А, кстати, где он? Где Йозеф Альдович? Ведь уже сорок минут прошло с одиннадцати часов, а он все задерживается…

Корнев придал лицу строгое выражение и незаметно для присутствующих показал Прошкину кулак с отставленным вверх большим пальцем – вероятно, ему уже доложили про задержанного коварного иностранного шпиона с фотоаппаратом.

– Вот – я как раз хотел сообщить всем присутствующим – что до пятнадцати часов у вас будет время для самоподготовки. Материалы у вас на руках – так что – за работу, товарищи! – с этим напутствием Корнев вышел из канцелярии.

Как только дверь закрылась Баев лениво потянулся, толкнул одну из нижних папок, отчего импровизированный домик за несколько секунд красиво, шумно сложился в аккуратную окружность, и стал разбирать и просматривать папки. Одну из них Баев отложил на стол и пододвинул к Прошкину:

– Это, Николай Павлович, явно ваша…

Прошкин про себя удивился – он в глаза не видел ни документов, ни папок в которых они хранятся, и даже понятия не имел, по какому принципу они поделены между участниками группы. Но виду, конечно, не подал, а папку взял и, придав лицу подобающее деловитое выражение, стал изучать. А изучать было что!

На первой же странице, над стопочкой документов лежала презанятная фотография, довольно скверного качества, сильно пожелтевшая. Она запечатлела студенческую группу, и сделана была – как следовало из угловато-минималисткой подписи, в 1924 году. В группу входил ни кто иной как… Ульхт, которого после комментария Баева, Прошкин даже не знал как называть, и еще один хорошо знакомый Прошкину человек – а именно – Алексей Субботский. Узнать обоих даже в худеньких юнцах с горящим взором не составляло труда…

А еще в паке лежал тонкий листок какой-то удивительной, почти прозрачной бумаги с надорванным краем – видимо, его вырвали из записной книжки с рисовой бумагой. Листок был исписанный твердым, решительным и не знакомым Прошкину мужским почерком. А содержание его представляло собой начало какого-то странного ритуала, имевшего целью привлечь богатство. Такой заговор Прошкин видел впервые – он имел мало общего с традиционными и хорошо знакомыми Николаю Павловичу заговорами «На перекресток», «На ярый воск» или «На буйный ветер». Странно было именно то, что в тексте напрочь отсутствовала типичная для подобных порождений народного творчества христианская символика…

Да – правильно говорит товарищ Корнев – жизнь штука коническая! Выходило, что Баев тоже хочет с Прошкиным дружить, и тоже против Ульхта. Прошкин вздохнул, отложил папку и пошел в коридор – чтобы покурить и как-то осмыслить события сегодняшнего дня. Он присел на широкий каменный подоконник, вынул папироску и глубоко задумался…

Из этого состояния его вывел тихий, но отчетливый щелчок. Из темной части коридора материализовался Баев, вот ведь ходит человек – совершенно не слышно! – даже по скрипучему полу областного управления, – и дружелюбно протягивал Прошкину огонек золотой заграничной зажигалки. Прошкин прикурил, а Баев с совершенно неожиданной для Прошкина твердостью заговорил:

– Николай Павлович, вы ведь местный житель – не хотите провести для меня – ну как для варяга – экскурсию по здешнему кладбищу?