Суровые дни. Книга 1

В горле Тархана что-то пискнуло. Он резко повернулся и выбежал из кибитки. Куда? У кого просить помощи? К Перману! — мелькнула мысль, и Тархан широко, чуть ли не бегом, двинулся к кибитке Пермана, торопясь высказать все, что накипело у него на душе.

На пути повстречался Шаллы-ахун. Тархан попытался было миновать его, но не таков был старик. Он остановился, протянул для приветствия руку.

— Ты ли это, иним Тархан? Здоров ли, благополучен ли? Поздравляю со счастливым возвращением! Молодец!

Тархан вынужден был остановиться и ответить на приветствие Шаллы-ахуна. А тот продолжал, не спеша:

— Ваш ахун дни и ночи призывал на вас благословение аллаха. И вот, хвала ему, большинство джигитов вернулись невредимыми, а остальные милостью всевышнего вернутся не сегодня-завтра… Надеюсь, Тархан-джан, ты не забыл своего ахуна?

— Не забыл, мой пир! — сердито буркнул Тархан. — Разве можно вас забыть!

— Вот и хорошо, сын мой, вот и хорошо, дай тебе аллах здоровья и красивую жену. Я так и думал, что ты добрый мусульманин, пусть твоя жизнь будет долгой! Тогда завтра, если будет по пути, зайдешь ко мне?

Упоминание о жене было как щепотка соли на свежую рану

— Да приду же, ахун-ага! — нетерпеливо воскликнул Тархан, переступая с ноги на ногу. — Будьте спокойны, приду!

— Молодец, сын мой, так и надо! — одобрил Шаллы-ахун. — Ты истинный слуга веры и не забываешь, что жертва богу открывает дорогу в рай… Значит, я жду тебя.

Он пошел дальше, а Тархан с неожиданной злобой подумал: «Объедки пошел собирать, старый шакал!»

Перман, поглядывая на спящего Мурадку, тихо разговаривал с женой, когда в дверь ворвался Тархан. Гульджамал сразу отвернулась, закрывая лицо, а Перман дружелюбно сказал:

— А-а, Тархан. Куда же ты подевался? Ну, проходи, садись.

Тархан угрюмо сел на указанное место, не говоря ни слова. Перман с сожалением покосился на жену. Поняв, что мужчинам надо о чем-то поговорить, Гульджамал взяла кумган и вышла.

— Ты ужинал? — спросил Перман, уже догадавшийся, с какой заботой пришел Тархан. — Чего такой хмурый? Что у тебя стряслось?

— Пойди и узнай, что стряслось. Ты во всем виноват!

— Вот тебе и на! — удивился Перман. — Как говорится «все — гиена, но нитки не она украла». Чем же я виноват? Разве я мог знать, что они встретятся нам на пол-пути? Что я ответил бы, если б Караджа, не успев приехать, объявил сердару: «Видел, мол, вашу Лейлу! Перман посадил ее на седло к Тархану и отправил куда-то!» Ты же знаешь этого сплетника Караджу!

— Я знаю теперь, что и твои слова — пустой ветер!

— Не горячись! Объясни толком.

— Ладно, знай — не сегодня, так завтра сделаю свое дело. Пусть потом сердар, если сумеет, закопает меня под седьмым слоем земли, — я ничего не теряю!

— И напрасно спешишь. Надо выждать момент.

— Какой еще момент?

— Не торопись, Тархан-джан. Кто торопится пить горячий чай, тот выплевывает его обратно. Потерпи!

— До каких пор?

Перман положил тяжелую руку на плечо Тархана:

— Пяхей, вот увидишь, все будет так, как я говорил! «Венец терпению — благополучие». Если не станешь горячиться, все обойдется самым лучшим образом.

Тархан промолчал, а Перман, стараясь отвлечь его, сказал:

— Только что приходили ко мне Мяти-ага и другие яшули. Говорят, что и в Серчешме положение тяжелое — кизылбаши чуть не окружили наших. Не подоспей люди сердара Аннатувака, могла бы случиться большая беда. Кизылбаши, говорят, очень уверенно себя чувствуют. Видно, в самом деле есть у них за спиной крепкая поддержка. А вчера в Серчешму приехал сам Абдулмеджит-хан и объявил недельное перемирие. Если на этой неделе не договорятся, дело может далеко зайти. Беда нависла не только над твоей головой, друг мой, у всего народа положение тревожное. Надо сначала народ спасти, а потом > же о своем думать.

— У каждого своя ссадина щемит! — упрямо ответил

Тархан, начавший было успокаиваться, но рассерженный последними словами Пермана.

— А заботы народа тебя, выходит, не касаются? — рассердился и Перман.

— Нет! Если народ не заботится обо мне, почему я должен думать о нем!.. Вот, у тебя есть и дом и семья. А у меня — что? Я — бродяга, пришелец. Для меня все равно, где быть, — на земле, под землей ли…

Тархан говорил с горечью и обидой. И Перман, впервые увидевший друга в таком состоянии, серьезно забеспокоился и переменил тон.

— На народ не надо обижаться, Тархан-джан. В наших невзгодах не народ виноват.

— А кто же виноват?! — спросил Тархан, сверкая глазами. — Адна-сердар? Вот пойду сейчас и перебью весь его род! А Лейлу посажу на гнедого и умчу куда глаза глядят! Пусть догоняет кто смелый! Мне терять нечего, разве только голову, а ее все равно где терять!

Он вскочил на ноги.

— Не дури! — Перман схватил его за полу халата. — Слышишь, Тархан, не дури!

Тархан вырвал полу, ударил дверь ногой и выбежал наружу. Перман, накинув халат и сунув ноги в старые опорки, торопливо вышел вслед.

Он догнал Тархана уже далеко от дома. Крепко взяв его за локоть, сказал:

— Не делай глупости, Тархан! Гнев всегда впереди разума бежит, да в яму заводит… Остановись-ка!

Продолжая широко шагать, Тархан сквозь зубы ответил: