Суровые дни. Книга 1

— Только что рассвело, еще не поздно.

Она принесла стоявшие у порога сапоги, отвернулась, пока гость, сопя и кряхтя, одевался. Когда звуки прекратились, она спросила, кокетливо играя глазами:

— Как провели ночь?.. Она — прелестная женщина, настоящий цветок!

— Что цветок — это верно! — согласился Шатырбек, посмеиваясь и подкручивая усы. — Однако цветок — не бутон, уважаемая Шамсие-ханум!

— Где есть цветы, там найдется и бутон, — многозначительно намекнула Шамсие-ханум.

Шатырбек сунул руку в карман, звякнул серебром,

— Нет-нет, — заторопилась хозяйка, — вы мне деньги пока не давайте! У меня к вам есть другая просьба.

— Что за просьба?

— Не сейчас. Вечером.

— Вечером, уважаемая, я уже в Мазандеране буду!

— Поговорим, когда вернетесь. К тому времени, может быть, отыщу для вас то, что желаете.

— Что ж, хорошо, — согласился Шатырбек и, нахлобучив на глаза папаху, пошел к выходу.

Шамсие-ханум обогнала его, приоткрыв дверь, выглянула наружу.

— Никого нет… Можете идти спокойно.

На улице и в самом деле было безлюдно и тихо. Солнечные лучи освещали только верхушки крыш, на улицах стояла серая полумгла. Радуясь, что не встретил знакомых, Шатырбек прибавил шаг и вскоре оказался в рощице на южной стороне города. Он пробыл там недолго, вышел, поправляя халат, и зашагал к дому Абдулмеджит-хана.

Хан уже совершил утренний намаз и прогуливался по двору. Он не удивился, увидев входящего Шатырбека: когда тот внезапно исчез вчера после ужина, хан сразу все понял. Он и сам был не прочь развлечься и не осуждал других за эту, вполне естественную, слабость. Он только сказал:

— Ты, кажется, вчера жаловался, что у тебя все тело ноет и даже подняться нет мочи?

Шатырбек принял шутку.

— Потому-то я и ушел поскорее, чтобы поправиться, — усмехнулся он, трогая пальцами усы.

— Ну, и как?

— Теперь хорошо!

Усевшись за суфру[68], Абдулмеджит-хан больше не стал интересоваться похождениями своего гостя и без предисловий заговорил о намерениях хакима. Он сказал, что хаким настроен очень решительно и, если туркмены откажутся сдавать коней, пошлет войска.

— Может, ты поговоришь с этим поэтом раньше хакима? — спросил он Шатырбека.

Шатырбек шумно отхлебнул чай, поставил пиалу.

— Дайте мне право решать — разговор будет коротким! Кто он такой, чтобы порочить шах-ин-шаха вселенной? Ну-ка, пошлите тот стих, что вчера читал хаким, в столицу— завтра же по ветру развеют пепел этого поэта!

— Что-то я вас не пойму! — усмехнулся Абдулмеджит-хан. — Дилкеш-ханум провожает его с подарками и почестями, а ты — прах по ветру пустить собираешься…

— Вах, не надо бередить мою рану! Возвращусь благополучно домой, я ей покажу, этой дуре! Пяхей, что станешь делать с глупой женщиной? Поэт-де вызволил ее с детьми из рук двух туркмен! Шайтан ее вызволил, а не поэт! Будь я дома, я им показал бы, кого и как одаривать почестями! Жаль, что не успел…

— Не жалей, — сказал Абдулмеджит-хан, — этому старику и без тебя жить надоело. Пробовал я с ним поговорить. Одно твердит: «Хотите лишить меня жизни — берите ее, а меня оставьте в покое».

— И взял бы! — сказал Шатырбек. — Глаза ему выколоть, голову отрубить, а труп собакам выкинуть в назидание другим!

— Поможет ли?

— Поможет!.. Все мы хорошо знаем характер туркмен, послаблять им нельзя. Сами говорили, что Адна-сердар шелковым стал. Еще раз потопчи его — собакой ластиться станет!

— Шелковый-то он шелковый, — задумчиво произнес Абдулмеджит-хан, — да неизвестно еще, что он под шелком прячет.

Шатырбек выпил остывший чай, налил свежего.

— И хаким — тоже… Новый он здесь человек, заигрывает с туркменами… Напрасно заигрывает! Я бы с первого дня разговаривал с ними обнаженной саблей!.. Что улыбаетесь? Не так я говорю? Валла, ну скажите сами, можно ли исправить туркмен заигрыванием?

— Саблей тоже надо с умом пользоваться, — снисходительно сказал Абдулмеджит-хан, — когда — обнажить, когда — с ножны вложить… Вот ты говорил, что хочешь отрубить поэту голову…

— Говорил и сейчас говорю!

— А знаешь, что потом будет?

— Пусть будет, что будет! Нельзя жить, шарахаясь от собственной тени!

— Нет, это не тень, уважаемый Шатырбек! Это совсем не тень… Его и стар и млад почитают, как всевышнего. Вчера, после того, как ты ушел, хаким беседовал с сердаром Аннатуваком, и тот сказал, что все аксакалы требуют немедленного освобождения Махтумкули. Сказали, что если его не освободят, трудно будет вообще разговаривать с народом. Хаким начал было грозить, что сами аксакалы могут оказаться в таком же положении, как и Махтумкули. Но вы же знаете туркмена— он скорее сдохнет, чем скажет: «Ладно!» Будь в мире все спокойно, проще простого накинуть им на шею веревку и погнать в Тегеран. Да только и без этого шума кругом достаточно. В Мазандеран прибыл гонец от шах-ин-шаха: говорит, огромное войско напало на Азербайджан. И на юге, слышал, положение не лучше.

Шатырбек по-бычьи повел толстой шеей.