Суровый берег

— На пробу принес, — сказал он, кладя на снег лопаты. — Потребуются — укажу место.

— И овощь на пробу, отец? — пошутил Степанченко, сразу овладевая мешком и озабоченно щупая картофелины — не померзли ли дорогой.

Комаров угостил лесника чаем, достал из чемодана долго хранимую там плитку детского шоколада с изображением слона на обложке, разломал ее, положил на стол.

Вынимая шоколад, он нечаянно уронил фотографическую карточку, лежавшую поверх белья. Это был портрет Бори, вырезанный из общего снимка. Секунду Комаров колебался, а затем положил карточку перед гостем.

— Сын, — сказал он с гордостью. — Вояка растет.

Потом быстро положил фотографию на место, закрыл чемодан, пихнул его под койку, стал наливать кипяток в кружки. Было заметно, как он повеселел.

Старик выпил кружку чистого кипятка (от заварки отказался), сладости не взял и скоро ушел. Комаров послал с ним двух бойцов, чтобы перенести лопаты.

На прощанье старик сказал:

— Третьего дня ночевали с той стороны леса двое. Видать, в деревню ехали, машина стала. Про дорогу другую говорили, железную. Только не понял я, к чему. Главные какие-то, оружие у них военное, красноармеец с ними… Не заезжали?

— Нет, — ответил Комаров, — никого не было.

— Ну, значит просто так…

Он попрощался и ушел.

Комаров не придал услышанному особого значения. Мало ли разъезжает сейчас всяких начальников.

А главное, раздумывать было некогда. Переноска лопат отнимет у двоих бойцов весь день, нужно перегруппировать силы. Он плотнее закрыл дверь в палатку, прислонил к ней ветку, означавшую, что в жилье никого нет (этот обычай он ввел по образцу охотников-северян), и направился к концу просеки.

Но удача, как и несчастье, редко приходит одна. Радуясь подмоге, хоть и незначительной, Комаров в ожидании лопат снял людей с расчистки снега, перевел на уборку валежника, а наиболее уставшим из первой смены поручил сложить несколько лишних костров. Сегодня мороз был крепче обычного, а к вечеру еще больше усилился. Сквозь оранжевый туман, заполнявший просветы между деревьями, видно было низкое холодное солнце, синел и вспыхивал искорками снег. И вот в этот студеный и сравнительно поздний час на фоне освещенной закатом лесной просеки показалась высокая грузовая машина и, буксуя и раскачиваясь, медленно пошла по новой дороге.

Комаров в это время находился впереди порубщиков, и когда ему сообщили о появлении неожиданной гостьи, машина уже остановилась возле палатки, где недавно происходило собрание.

— К нам, товарищ командир роты, определенно к нам, — запыхавшись, скороговоркой сообщил Комарову выбежавший ему навстречу повар, единственный, кто оставался в палатке.

А из кабинки уже вылез аккуратный, с седой подстриженной бородкой военный в зеленой бекеше времен первой мировой войны и, ладно козырнув, протянул пакет.

— Капитан Александров, от генерала Климова. Привез продовольствие и зимнее обмундирование. Прошу принять.

Покончив с официальной частью, он поглядел кругом, крякнул, щипнул свои седые усы-ежики.

— Вот где, Миша, весной тетеревочки токуют! — обернулся он к своему шоферу, сразу же уснувшему у руля, как только машина остановилась. — М-да-а…

И от домашнего голоска старика-капитана, который прорывался больше суток через дебри и стужу, и от помощи, которой он не ожидал так скоро, от того, что одиночества не существовало, что миллионы людей, которые, казалось, находились отсюда за тысячи километров, были рядом, неразрывно связанные друг с другом, Комаров вдруг почувствовал, что помимо воли у него на глаза навернулись слезы. Стыдясь и скрывая волнение, он быстро ушел в палатку.

Через десять минут вся рота уже знала о появлении машины из штаба, доставившей теплое обмундирование и продовольствие по фронтовым нормам. На радостях бойцы долго не расходились. Так же, как и Комаров, они увидели большее за этой помощью, догадывались, что где-то, может быть, еще далеко, начинался просвет.

Шофер им рассказал о работе ледовой трассы, о том, что новый комиссар дороги, генерал Климов и Медведько делают чудеса, что там теперь дорога, как на суше, и только страшны снежные заносы. Что проложено шесть «ниток» — четыре эксплоатационных и две запасных, и поток машин по всем этим «ниткам» не прерывается ни днем, ни ночью, и в городе уже прибавили норму хлеба. Сообщил, что завтра сюда подойдут еще трехтонки с инструментами и два трактора.

— В тысячу красноармейских сил каждый, — шутили бойцы.

Потом Комаров прочел им обращение Жданова к дорожникам, переданное генералом через Александрова. Оно напомнило о первых преодоленных трудностях и наполнило сердца горделивой радостью.

Читая, Комаров снова представил себе Смольный, притемненный свет настольной лампы, усталые и ласковые глаза Андрея Александровича, увидел взволнованно-строгие лица бойцов, сидевших на нарах вокруг коптилки, и подумал, что ничто в мире не разъединит этих людей…

Если бы Рахимбеков был здесь, он бы понял, почему генерал так легко отнесся к его сообщению тогда, по дороге из Осиновца.

Глава шестая