Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

После смерти матери Сьюзен начала писать более личным и понятным стилем, смешивая в тексте откровения и мистификации, как делала это в эссе «Как мы живем сейчас». Движение к такому стилю письма началось у Сьюзен лет за 10 до этого, и лучшим примером такой работы является история о Томасе Манне «Паломничество», вышедшая в конце 1987 года.

Она эпизодически работала над этим произведением несколько десятилетий, но вышло оно только после смерти Милдред. В нем ее семья изображена интеллектуально отсталой, свою мать назвала «мрачной и костлявой», а жизнь с Милдред и Натом характеризовала как «бомжевание». Такая оценка обидела бы ее мать и уж точно обидела ее отчима. «Он был одним из самых честных людей, которых мне довелось знать в этой жизни», – говорил племянник Ната Джефф Киссел.

«Нат предполагал, что у Милдред и Сьюзен хорошие отношения, но это была иллюзия. Они часто разговаривали по телефону. Мне кажется, что он был в шоке от того, что Сьюзен позволила себе сказать публично. Ему было больно от того, насколько критично Сьюзен относилась к матери. Спустя пару лет после смерти Милдред я спросил его: «Ты с Сьюзен давно общался?» Он посмотрел на меня и ответил: «У меня со Сьюзен больше нет никаких отношений». И это был последний раз, когда он упомянул ее имя»[1170].

Если смерть Милдред позволила Сьюзен писать более лично, она же уничтожила эмпатию и такт, которые и без этого сильно уменьшились во время ее борьбы с раком. «Высокая одинокая гуляющая», – уточняла она в дневниках, человек, четко понимавший свои собственные недостатки и коривший себя за них, кажется, собирался исчезнуть в неизвестном направлении. Сьюзен воспринимала Лусинду и Милдред в качестве продолжений самой себя, и именно так она относилась и к своему сыну. Давиду было уже 35 лет, но все его попытки жить своей собственной жизнью, а также возвести между собой и Сьюзен барьер ужасно ее ранили. 25.03.1987, в день 81-летия Милдред, в «ее первый не день рождения» Сьюзен писала:

«На протяжении десятилетий то, что я являюсь матерью Д., делало меня больше – я чувствовала себя взрослой, сильной, хорошей, и меня любили совершенно в позитивном смысле…

Сейчас все негативно:

Когда я с ним, то чувствую, что лишаюсь своей идентичности

Не писатель —

Просто мать

И его соперник

И меня не любят»[1171].

В 1975 году один из ее друзей писал, что «я не описываю его. Я описываю мои отношения с ним». Это утверждение оставалось справедливым, как никогда ранее. В то время она отмечала: «Я для него ужасная обуза». Теперь было бесполезно ждать от нее чувства симпатии. В отношениях со своим сыном, матерью и любовницами, по ее собственному мнению, ее никогда не ценили и «никогда не любили».

Тем не менее ее любили. «Я любил Сьюзен, – писал Леон Уисельтир, и его мнение разделяли многие другие. – Но она мне не нравилась». Ее отношение к тем, кто ее любил, становилось все более недружелюбным и враждебным, в результате факт того, что она оказалась такой изолированной, удивлял людей, которые знали ее только как публичную личность. От нее отошли многие близкие друзья. «Словно Мэрилин Монро, которая не могла получить приглашение на свидание в субботний вечер, – говорил Уисельтир. – Она себя совершенно не понимала»[1172]. Следовательно, она ужасно страдала от того, что воспринимала как жестокость, вероломность и безразличие других людей. Она не понимала того, что сама делает людям больно, и многие друзья и знакомые постоянно удивлялись ее поведению, которое пытаются анализировать и после ее смерти.

Начальник отдела связей с общественностью издательства FSG Джефф Серой однажды упомянул своему психоаналитику Зонтаг, и тот начал смеяться. Серой спросил, что смешного он сказал.

ПСИХОАНАЛИТИК ОТВЕТИЛ: «ТЫ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, СКОЛЬКО ЗА ЭТИ ГОДЫ ЛЮДЕЙ ЛЕЖАЛО НА ЭТОЙ КУШЕТКЕ И РАССКАЗЫВАЛО МНЕ О СЬЮЗЕН ЗОНТАГ»[1173].