Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Эта история показалась Зонтаг совершенно неотразимой по нескольким причинам. В ней была тема начала новой жизни, в данном случае в сказочной утопии. В 60-х, кроме эссе о Кубе и Вьетнаме, она уже начинала писать роман «Джозеф Довер» об основании утопического поселения. В разработке были и мемуарные заметки о Томасе Манне, европейском интеллектуале, которого жизнь занесла в материалистическую Калифорнию.

В тоне Марины отчетливо слышны нотки голоса Сьюзен. «Мы говорим о себе, когда говорим о чем угодно другом»[1483], – писала она в романе. Лучшими отрывками произведения можно считать те, в которых она высказывает свои мысли о том, что мотивирует человека стать известным, а также какую цену платит человек за свою известность. «Она стала актрисой частично для того, чтобы не чувствовать себя ребенком»[1484], – добавила Залевская. Марина была освобождена от обязательств и ограничений, которые обычно возлагают на женщин: «Женщине не пристало слишком много говорить. Дива может говорить столько, сколько ей заблагорассудится. У нее есть права и свободы дивы, она имеет право на приступы плохого настроения, она может требовать невозможного, она может врать»[1485].

В Америке свободы у дивы гораздо больше, чем в Европе.

«В Америке дива может легко позволить себе демонстрировать проявления смущения внутренней страсти, выражать мнения, которые никто не обязан воспринимать всерьез, иметь эксцентричные и странные прихоти и желания, демонстрирующие силу ее воли, весь масштаб своего эгоизма – все это прекрасные и приемлемые вещи»[1486].

Америка была построена на требованиях, которые ставят перед людьми актерской профессии: необходимости двигаться дальше, в следующий город, к следующему костюму, к следующей роли. Актер может позволить себе забыть свое прошлое амплуа и существование: «Изменить свою жизнь так же легко, как снять перчатку»[1487]. Но даже новой жизни бывает недостаточно: «М. хотела не новой жизни, она хотела новое «я»[1488]. И это новое «я» можно было сделать:

«Давать интервью – значит переписывать свое прошлое. Она изменила свой возраст (скостила шесть лет), своих родителей (учитель латыни средней школы превратился в профессора Джагейллонинского университета), свое начало карьеры (Хенрик стал режиссером крупного частного театра в Варшаве, в котором она дебютировала в 17-летнем возрасте), причины, по которым она приехала в Америку (для посещения Филадельфийской выставки, посвященной 100-летию образования США), а потом в Калифорнию (для поправки здоровья). К концу недели Марина и сама начала верить в часть этих историй)»[1489].

Америка дала диве иллюзию близости: «Ты едешь куда-нибудь, делаешь людям приятное, чтобы потом их уже никогда больше не увидеть»[1490]. Чувства являются полезными, когда их можно изображать, и даже отсутствие деланости и фальшивости, которым славилась Марина, становится деланым и фальшивым. «В этой естественности не было ничего естественного, все было собрано для роли из тысяч мелких суждений и решений»[1491]. Постепенно «становилось сложнее – интересно, так всегда происходит с великими актерами? – помнить разницу между тем, что она говорила и думала»[1492], разницу между жизнью и притворством.

«Мне кажется, что я могу безукоризненно имитировать эмоции, которые не испытываю в реальной жизни», – утверждает Марина. Точно так же и Сьюзен, по словам Гарри Индианы, зачастую вместо настоящих чувств демонстрировала их безукоризненную имитацию: