Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

«Отношения были натянутыми, но разрыва между нами не было. Мы виделись, и в дневниках она упоминала о том, что до Боснии я часто отсутствовал и мало с ней общался. Собственно говоря, грома среди ясного неба не было, потом была Босния, и все между нами изменилось. Но и это не помогло».

Она это знала и чувствовала себя, словно «ворует у Давида гром», как говорила Сьюзен своей сестре, но в очередной раз не смогла что-то изменить в эмоциональном плане, хотя интеллектуально догадывалась о том, что происходит[1462]. Спустя семь лет после снятия блокады, работая над своей последней книгой «Смотрим на чужие страдания», она писала другу Паоло Дилонардо:

«Давид очень против того, что я пишу книгу. Для него это продолжение предательства «В ожидании Годо» в Сараево, которое он в 1993 г. просил меня не писать после того, как я обещала ее The New York Review of Books. Вчера вечером в Honmura An: «Ты не могла бы оставить мне этот уголок земного шара?» То есть ту войну. Когда я ответила ему, что это продолжение «О фотографии», он сказал, что это об истории, о войне, а я о войне ничего не знаю. «Ты все это взяла у меня, и ты лезешь на мою территорию».

Мне очень больно. Но сейчас я уже ничего не могу изменить»[1463].

«Ничего не могу изменить» – эта фраза возвращает нас к вопросу о пользе искусства в Сараево. «Искусство делает нас более чувствительными и более гуманными. Искусство может заставить нас плакать или почувствовать себя счастливым, грустным, но оно не в состоянии помочь»[1464], – говорила боснийка Сенада Кресо.

ИСКУССТВО САМО ПО СЕБЕ НЕ МОГЛО ВЫЗВАТЬ ВОЕННУЮ ИНТЕРВЕНЦИЮ. ПО ОПЫТУ ОТНОШЕНИЙ СЬЮЗЕН С РАЗНЫМИ ЛЮДЬМИ ИСКУССТВО ДАЖЕ НЕ В СОСТОЯНИИ СДЕЛАТЬ ЛЮДЕЙ БОЛЕЕ ЧЕЛОВЕЧНЫМИ.

«Что делать? – писала она в дневнике во время блокады Сараево. – Великий вопрос русской литературы XIX века… Я живу под сенью русской литературы XIX века»[1465]. Чтобы ответить на этот вопрос, Зонтаг всегда обращалась к литературе и искусству. Искусство подает пример солидарности. Но анестезировать – значит искажать, утверждала она всю свою жизнь. Ее жизнь иллюстрирует этот тезис лучше, чем ее тексты. Углубляет ли метафора отношения к реальности или, наоборот, искажает и извращает ее? Другими словами: может ли Достоевский помочь наладить отношения с собственным сыном?

В 2002 году она писала, что «роль литературы» – это средство «расширения добрых чувств, создания вдумчивости, обеспечения и поддержания понимания того (со всеми вытекающими последствиями), что другие, отличные от нас люди действительно существуют»[1466]. Однако изучение последних лет ее жизни свидетельствует о том, что искусство не дает такого понимания. Если у человека нет эмпатии, тут не поможет никакое количество метафор и никакое энциклопедическое знание литературы (а у кого его было больше, чем у нее?). Спустя много лет после того, как она призналась, что была «не очень проницательна по отношению к другим людям, к тому, что они думают и чувствуют», после утверждений «я уверена в том, что у меня есть эмпатия и интуиция», она так и не научилась сочувствовать людям.

В те годы Сьюзен не просто не замечала потребностей и чувств окружающих, она становилась все более жестокой. Она не терпела, когда люди ей что-то советовали, избегала близости, когда друзья шли к ней с распростертыми объятиями, как случилось однажды, когда Карла Иофф помогала Сьюзен собрать вещи в поездку. Они дурачились, как часто случалось ранее, и Карла, в надежде на серьезный разговор, сказала: «Сьюзен, я рада, что ты снова со мной». Та ответила: