Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Новый ассистент Зонтаг Грег Чандлер неоднократно наблюдал Сьюзен в плохом настроении. Однажды летом 95-го Зонтаг надо было ехать в Мадрид к выходу перевода романа «Любовница вулкана». Ей совсем не хотелось ехать. Она дала Чандлеру огромную коробку с монетами разных стран, которые собирала уже несколько десятилетий, и попросила выбрать из них песеты. Когда он закончил это задание, то Зонтаг осмотрела деньги и нашла среди них франк, который взяла в руки и заорала: «Это франк! Какого хера я буду делать в Испании с франком?!» Она разозлилась и выбросила все монеты на пол. «Я послушно все убрал, чувствуя себя как Кристина Кроуфорд»[1451], – говорил Чандлер.

«Я ПРЕДПОЧЕЛ КАК МОЖНО МЕНЬШЕ ПИСАТЬ ОБ ОТНОШЕНИЯХ С МОЕЙ МАТЕРЬЮ В ПОСЛЕДНИЕ 10 ЛЕТ ЕЕ ЖИЗНИ. СКАЖЕМ ТАК, ЭТИ ОТНОШЕНИЯ БЫЛИ НАТЯНУТЫМИ»[1452], – ПРИЗНАВАЛСЯ ДАВИД.

Даже те в окружении Зонтаг, кто не питал большой симпатии к Давиду, соглашались, что он попал в сложное положение из-за того, что мало бывал в Боснии. В 1995 году вышла его книга «Бойня: Босния и бездействие Запада». В книге он обвинял «международное сообщество» и писал о том, что боснийцы «ждут Клинтона». Он разрабатывал ряд лингвистических вопросов, которые Сьюзен задавала по поводу Вьетнама. «Французы были «французскими колониалистами», американцы являются «империалистическими агрессорами»[1453], – писала она тогда. Теперь Давид утверждал, что «четники (сербские партизаны) были фашистскими агрессорами, а защита Сараево была героической»[1454]. У него с матерью были общие интересы, но он работал журналистом и не был таким эстетом, как она. Он писал более приземленно.

С точки зрения Давида, ангажированность его матери в боснийском вопросе была не самой желательной. Он привез ее в Боснию, но она далеко не всегда одобряла то, что он писал про эту страну. В январе 93-го Энни организовала поездку на корабле по Нилу в честь 60-летия Сьюзен. Среди приглашенных гостей был Говард Ходжкин, представивший иллюстрации к «Как мы живем сейчас», и его партнер Эноти Питти. «Она язвительно отзывалась о его [Давида] творчестве, его романах и его жизни»[1455], – говорил Питти. Ходжкин рассказывал, что она «своими словами распиливала его в коленях при каждой возможности. Она вела себя очень мерзко»[1456].

В Боснии Давид нашел свое призвание. После встреч с боснийскими беженцами в Германии он почувствовал «сильнейшую тягу, которую я когда-либо испытывал, как писатель… и сел на самолет до Загреба»[1457]. Он очень близко к сердцу принял невзгоды боснийцев. Вернувшись в Нью-Йорк, Давид пытался убедить других людей поехать в Сараево. «Я приглашал десятки людей, но единственным человеком, которого мне удалось убедить, оказалась моя собственная мать»[1458].

Она понимала, что ее присутствие в Боснии создает ему некоторые проблемы. На людях она заявляла: «Я не собираюсь писать книгу, потому что в семейном бизнесе должно быть разделение труда. Книгу напишет он». Так она говорила во время своего первого визита в Сараево[1459]. 20 годами ранее Пол Тек писал о «создании династии Зонтаг в Амер. Письмах», и она по-прежнему считала писательский труд «семейным бизнесом». Вначале она пыталась держаться в стороне, «потому что считала, что это – история Давида, – говорил Харис Пашович, – но потом ей стало понятно, что и она напишет об этом»[1460]. Давид выразился следующим образом: «Она не смогла сдержать обещание».

Еще до ее приезда Давид понимал, что если она займется боснийской историей, то неизбежно его затмит.

«Я гордился тем, что сделал в Боснии. Я работал большей частью на севере, в районе оккупированной сербами Банья-Лука и вокруг лагерей. В то время это были страшные места. Я сильно рисковал и дорого заплатил за все, я пострадал осенью 1992-го в Центральной Боснии и вполне мог бы умереть. Босния стала моей миссией, возможно, единственной миссией, в которую я до конца верил»[1461].

Однако Давиду надо было сделать выбор: «Что важнее: внимание, которое привлечет моя мать к Сараево, если останется там и будет там работать, или мое собственное эго и амбиции? Босния была гораздо важнее, чем мое желание того, чтобы меня не затмила мать». Давид очень корректно говорил о положительных моментах работы Сьюзен в Сараево, но тем не менее то, что было хорошо для Боснии, не было хорошо для его отношений с матерью.