«Я приезжала в Нью-Йорк… Мы ходили куда-нибудь, что-то смотрели, кого-то навещали, и потом она говорила: «Мне надо к Энни. У нее там семейные проблемы». Она придумывала какую-то неправдоподобную историю, и мы снова виделись на следующее утро. И к вечеру все повторялось снова, только с новым предлогом. В конце концов я к этому привыкла».
Джуди узнала о раке сестры из статьи в Hollywood Reporter. О связи Сьюзен с женщинами она узнала от знакомого из Сан-Франциско, который упомянул об этом как об общеизвестном факте. Джуди была в шоке[1561]
.
Приблизительно в то время, когда Сьюзен поняла, что Роллисон хочет устроить ей каминг-аут, у нее было интервью с Джоан Акоселла для журнала The New Yorker. Статья о Зонтаг должна была появиться к выходу романа «В Америке». «Несколько интервью, которые я провела со Сьюзен, оказались самыми сложными интервью, которые я взяла за всю свою жизнь. А я брала интервью у дочери Нижинского, которая была шизофреником»[1562]
, – говорила Акоселла.Зонтаг по полной «наехала» на Акосселу, что было довольно странно. Однако за массой грубостей, которой той пришлось выслушать, Акосселу поразило то, насколько оторванной от жизни была Зонтаг.
«Она искренне хотела, чтобы я написала про нее что-то хорошее. Она хотела, чтобы я стала ее другом (в кавычках), вошла в круг ее близких, стала «своей». Она ужасно гордилась своими друзьями и одновременно ужасно обманывалась в том, кто есть ее друзья. Она говорила: «Вот этот человек является моим близким другом». А я за день до встречи с Зонтаг говорила по телефону с этим человеком, который отозвался о ней следующим образом: «Эта гребанная сука»
[1563].
Акоссела быстро увидела самую главную ложь. Сьюзен утверждала, что первой женщиной, с которой переспала, была Ирэн, после того как та подарила ей 1000 белых роз. Акоссела знала, что вскоре выйдет написанная Роллисоном биография, и сказала, что Сьюзен стоит что-то предпринять «до того, как выйдет обвиняющая ее книга», и предложила ей, что готова написать что-нибудь безобидное.
«Используй меня для того, чтобы упредить их и опровергнуть. Используй для этого мой материал. Скажи, что ты бисексуал, и дело с концом». Зонтаг была в ужасе от моих слов. Просто в ужасе. Она сказала: «Я не знаю, какими словами все это сказать. Просто не представляю». Я ответила: «Я напишу слова на бумаге, ты можешь их прочитать или сказать что-то другое, что считаешь нужным. Я буду сидеть рядом с тобой с включенным диктофоном. Все должно быть записано на пленку».
В The New Yorker требовали документальное подтверждение каждой цитаты, поэтому признание Зонтаг должно было быть записано.
«Потом я пришла к ней в следующий раз. Она сидела в огромном кресле в центре гостиной. Я сказала: «Сьюзен, я должна попросить тебя перейти сюда или туда». Я сидела на диване. Она ужасно нервничала. Наконец, она пересела на диван. Я уселась у ее ног, включила диктофон, предварительно проверив его, чтобы не было никаких проблем с записью. Медленно и запинаясь, она произнесла то, что я процитировала в статье».
Ее признание было в стиле рафинированного автора эссе «Заметки о кэмпе». «Ну и что, что у меня были герлфренды и бойфренды? Я никогда не думала, что мне придется в этом признаваться, потому что мне казалось, что это самая естественная вещь в мире»[1564]
.