Страдания неизбежно должны были фигурировать в альбоме Энни Лейбовиц. «Жизнь фотографа» – это история любви. Так оно и есть»[1710]
, – говорила Лейбовиц. В альбоме отражены взаимоотношения двух женщин: счастье, многочисленные поездки, конец истории любви. Все очень личное: рождение детей, смерть отца и партнера. «Когда я наполняла альбом, очень активно, почти маниакально, я почему-то не задумывалась над тем, что его увидят другие люди»[1711], – говорила Энни. Споры, которые вызвали эти фотографии, споры об этике фото, о том, как относиться к боли других, были своего рода данью уважения наследию Зонтаг.В это время на могилу Сьюзен в Париже стало приходить все больше людей. Простой черный камень над останками стал одним из наиболее посещаемых мест на кладбище, где покоятся выдающиеся мертвецы, и камень этот часто завален цветами.
Иронией судьбы является то, что посетители не приходят для того, чтобы почтить тело Зонтаг. Приходят для того, чтобы поддержать ее идеи. После смерти, в конечном счете, уже не имело никакого значения то, что она писала, хорошие или плохие книги, говорила ли чушь или выдавала «перлы», права была или нет. То же самое можно сказать про любого писателя.
В Сьюзен Зонтаг важным было то, что она символизировала. Тем, кого Зонтаг вдохновила на борьбу с раком, было неважно, что Сьюзен, как и все остальные, была в ужасе от происходящего с ней. Тем, кто воспринимает Зонтаг как политическую активистку, не важно, что во время борьбы с несправедливостью сама Зонтаг неоднократно проявляла сомнения.
ОНА ПОКАЗАЛА, КАК ОСТАВАТЬСЯ ВЕРНОЙ ЛУЧШИМ ДОСТИЖЕНИЯМ ПРОШЛОГО, ОДНОВРЕМЕННО ПРИНИМАЯ ВСЕ ТО, ЧТО ДАЕТ ВЕК НАСТОЯЩИЙ.
Она подала пример беспрецедентного уважения искусства и красоты, а также бесконечного презрения к интеллектуальной и духовной вульгарности. Она стала примером для поколений женщин в качестве мыслителя, не боящейся мужчин и даже не допускавшей возможности возникновения этой мысли. Она символизировала стремление к саморазвитию, к вере в то, что из самой себя можно вылепить что-то большее, чем человек мог бы в этой жизни достичь. Она была символом писателя, который писал на широкий круг, но не сваливался в дилетантизм. Она представляла надежду на толерантную и многообразную Америку, которая перестанет относиться к другим странам с шовинистских позиций. Она поднимала социальную роль художника и показывала, что художник может противостоять политической тирании. И она верила в первостепенную роль культуры в мире, в котором становилось все больше безразличия и жестокости.
Канетти писал, что великий современный писатель «является оригиналом, он суммирует, воплощает свой век, он противостоит своему веку».
Уже после ее смерти произошли новые события, требовавшие интерпретации, и люди думали о том, что бы она сказала, и говорили о том, что им ее не хватает. И вовсе не потому, что она всегда и во всем была права. А потому, что на протяжении почти 50 лет она в большей степени, чем любой другой общественный мыслитель до и после нее, устанавливала правила ведения дискуссии о культуре. Можно было спорить или соглашаться с ее точкой зрения, и уже не важно, соглашалась ли она сама со своим собственными выводами, но она суммировала и воплощала свой век так же, как и противостояла своему веку.
Ее «коньком» было отношение языка и реальности. Ни то ни другое не является стабильной реальностью, и в течение века больших перемен ни один писатель лучше, чем она, не отразил эту нестабильность. За время ее жизни изменилось не только значение культуры, но и понимание отношения культуры и общества. Эти изменения касались жизни современного человека, того, как в современном мире должна жить женщина, представитель сексуального меньшинства. Она также проследила изменение отношения современного человека к тому, как он должен умереть.
В политике жизнь Зонтаг – пример того, какими зыбкими являются такие громкие слова, как «социализм», «искусство» и «демократия». Относительно термина «Америка» ее изрядно «штормило». Она следила за кубинской революцией, была в Берлине, когда рухнула стена, во время бомбардировок в Ханое и в Израиле во время войны Судного дня. Она была в Нью-Йорке, когда художники пытались бороться с влиянием денег и культа знаменитостей, и она была там же, когда многие художники сдались. Она видела глубочайшие изменения в науке и медицине, от временных фрейдистских влияний до нового понимания роли наркотиков и алкоголя в появляющейся новой психологии.
РАЗДЕЛЕННОМУ МИРУ ОНА ПРИНЕСЛА РАЗДЕЛЕННУЮ СЕБЯ. НО ЕСЛИ ОНА БЫЛА ЕДИНА СО СВОИМ ВЕКОМ, ЕЕ ИЗЛЮБЛЕННАЯ ТЕМА ЯВНО НЕ ЯВЛЯЛАСЬ ЕГО ЧАСТЬЮ.