Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Зонтаг начала преподавать в Колумбийском университете в тот год, когда в этот вуз отменили квоты на прием евреев. В городе с самой многочисленной, богатой и влиятельной в стране еврейской диаспорой гои сохраняли свои привилегии. Многие адвокатские конторы, банки, закрытые клубы и жилищные кооперативы не принимали евреев вообще или принимали в минимальном количестве. То же самое происходило и с самым престижным университетом города, в котором даже профессуру еврейского происхождения с мировым именем держали на вторых ролях. Когда Лайонел Триллинг стал первым евреем, назначенным профессором английского языка, было много крика о том, что он, вероятно, не сможет по праву оценить английскую литературу, поскольку она имеет англо-саксонские корни[529].

В один из классов первого курса 1964-го (когда Зонтаг преподавала в Колумбийском университете) приняли абитуриентов исключительно на основе оценок и опыта. «Совершенно неожиданно получился класс первокурсников, состоявший на 65 % из нью-йоркских евреев, – вспоминал писатель Филип Лопат, который, как Кох, Левин и Тутен, в то время познакомился с Зонтаг. – Это был настоящий скандал». Председателя приемной комиссии Давида Дадли уволили за «меритократическую халатность». В Columbia Spectator откровенно объяснили, что «не секрет, что многие [студенты] выразили неудовольствие набором 64-го года с точки зрения географического и религиозного состава».

Этот класс назвали «ошибкой Дадли»[530]. Евреи, ставшие студентами этого класса, были больше похожи на Лопата и Филипа Риффа, чем на Зонтаг. Сьюзен выросла в достаточно обеспеченной семье, а они – в иммигрантском гетто. Сьюзен чувствовала себя как дома в элитных вузах, для них Колумбийский университет казался чем-то экзотическим. «Помню, когда я впервые в жизни представил себе, что существуют богатые евреи»[531], – говорил Лопат. Поэт Эдвард Фил, выросший, как и Лопат, в семье из рабочего класса в Бруклине, поражался ее привычкам людей среднего класса и «ощущением того, что она имеет право». Сьюзен ездила на такси, то есть делала то, что беднякам казалось совершенно недоступным. «Люди из низших классов, наподобие меня, автоматически думали только о метро»[532]. Норман Подгорец, который попал в Колумбийский университет чуть ранее, когда на прием евреев еще была квота, был также из иммигрантской семьи Бруклина. Он даже и «представить себе не мог, насколько модным вскоре станет представление о принадлежности к еврейской национальности в Америке»[533].

Этих молодых людей поразил их первый контакт с англо-саксонским Нью-Йорком. Тем, кто хотел добиться успеха в медицине, науке, стать адвокатом или инженером, образование открывало двери в высшие слои общества. Однако, если они хотели заниматься культурой, им надо было войти в состав нью-йоркских интеллектуалов, большая часть которых были евреями. Именно эти писатели и интеллектуалы, по словам молодого Рэндалла Джаррелла, и создали «эпоху критики».

«Если не брать в расчет научную деятельность, – писал Подгорец, – то сфера литературной критики была одной из самых активных областей развития интеллектуальной мысли США, а также наиболее живых и важных областей развития литературы»[534]. В 67-м он выпустил скандально успешную «Делая это», в которой популяризировал название Семья. Они [евреи-интеллектуалы] «благодаря своим вкусам, идеям и общим установкам оказались в одной лодке против всего мира (нравилось им это или нет, большинству не нравилось) и были маниакально, до чертиков заняты друг другом, и их привязанности, как позитивные, так и негативные, были настолько сильны, насколько может быть только среди членов семьи»[535].

Их печатным органом был Partisan Review, тот самый журнал, который Сьюзен видела за порно в киоске на Голливудском бульваре. В этом журнале политические и эстетические соображения были связаны. Не безукоризненно, но связаны.

Как можно догадаться из названия журнала, изначально это было левое политическое издание. Журнал появился в 1934 году в качестве печатного органа молодежного движения под названием «Клуб Джона Рида», названного в честь американского коммуниста, автора книги «Десять дней, которые потрясли мир». В тот год в журнале поздравили женщин, которым стали официально предоставлять декретный отпуск, с тем, что они смогут произвести «будущих граждан Советской Америки»[536]. В 1937 году Филип Рав и Уильям Филипс сделали журнал не сталинским, а троцкистским, сохранив в целом его левую ориентацию.

Рав родился на Украине под именем Февель Гринберг. Филипс родился в Восточном Гарлеме и до 1935 года носил имя Воллас Фелпс, хотя фамилия его отца, от которой он позднее отказался, была Литвинский. Журнал сотрудничал с такими писателями, как гои Дуайт МакДональд и Мэри Маккарти, у которых были свои собственные причины быть недовольными американской массовой культурой.