Если даже предположить, что эта эпидермальная оболочка может быть совместима со структурой некоторых неизвестных рыб (например, оболочка огромной рыбы-солнца очень толстая и эластичная, но отличная от исследуемой по структуре) или рептилий, все равно очевидно, что это больше походит на внешние покровы китообразных, чем какого-либо другого животного из тех, что мне известны. Если мы представим кашалота с вытянутой далеко вперед головой, или огромной, тупой мешкообразной мордой, выступающей далеко вперед за пределы верхней челюсти, и огромной центральной пазухой, и если все это подгниет и подпортится — получится как раз то, что было выброшено на берег. Однако, с другой стороны, вряд ли возможно, что угловатая, как бревно, усеченная узкая морда кашалота могла бы, даже после долгого пребывания в волнах, принять такую форму. Ни один китобой, взглянув на эти останки, не признает, что это фрагмент кита. Вряд ли вообще возможно узнать в таком большом грушеобразном мешке 21 фута длиной какую бы то ни было часть кашалота, разве что допустить, что это какой-то уродливый, не похожий на сородичей экземпляр с раздувшимся то ли вследствие болезни, то ли от старости носом. Как ни старались, дыхала тоже не обнаружили. К этому времени объект изучения переместился ближе к Сент-Августину; его обнесли забором, чтобы защитить от песка. Он оставался в том же состоянии еще несколько месяцев».
Что в конце концов случилось с телом, не сообщается. Верилл, со своей стороны, тоже написал в несколько научных журналов, включая «Сайенс» — журнал Американской ассоциации развития науки. В номере этого издания от 5 февраля 1897 года он сообщил, что его идентификация останков тела оказалась ошибочной и что сейчас он склоняется к мнению, что это все-таки были останки кашалота. В номере от 19 марта он подтвердил свое мнение дополнительной информацией.
В том же журнале профессор Фредерик Лукас из Национального музея выступил относительно нового, измененного мнения Верилла еще резче: «Профессор Верилл совершенно прав, заявляя, что структура внешнего слоя „флоридского монстра“ напоминает китовый жир, а существо, вероятно, следует отнести к китам. Да! Эта материя похожа на китовый жир и пахнет как китовый жир, это и есть китовый жир — не более и не менее. Лучшего довода, пожалуй, и не придумаешь, и этот довод гораздо убедительнее того, что объект представляет собой „мешковатую структуру“. Склонный к пылкому воображению обыватель, неспециалист, может увидеть гораздо больше, чем самый эрудированный ученый».
Таким образом, Верилла поставили на место, и остается только догадываться, какое давление ему пришлось вынести, пока он переменил свое официальное мнение. Опять-таки фотографии свидетельствуют, что это голова кашалота, а фотоизображение принимается за фактическое доказательство. Верилл, однако, оговаривался, что здесь все-таки не все гладко, особенно в интерпретации, и обращал внимание на тот факт, что некоторые из ученых придерживаются мнения, что это все же головоногое. Вопрос повис в воздухе до 1957 года, когда Форест Вуд, тогдашний директор Морской лаборатории во Флориде, а ныне научный сотрудник Научно-исследовательского центра Военно-морских сил США в Сан-Диего, раскопал пожелтевшие газетные вырезки в какой-то полузабытой папке и серьезно заинтересовался «флоридским монстром».
Вуд выведал у видного специалиста по головоногим доктора Герберта Восса из Университета Майами, что образцы тканей этого монстра были препровождены в Смитсоновский институт в Вашингтоне, и там они, завернутые в марлю и помещенные в раствор формальдегида, хранятся до сих пор. Хранитель музейной коллекции моллюсков Гарольд Рехдер отправился искать «флоридского монстра» и наконец нашел требуемые образцы среди бесчисленных банок. На банках значилось по-латыни: «
Вуд убедил руководство разрешить его коллеге, доктору Джозефу Дженнаро, работавшему тогда в Университете Флориды, а ныне в Нью-Йоркском университете, взять некоторую часть материала для гистологического анализа. Дженнаро лично пришел в музей и отыскал флоридский материал — «полдюжины кусков мяса величиной с ростбиф» — в какой-то темной мутной жидкости в большой стеклянной банке. Ткань была очень плотной. Дженнаро затупил четыре вставных лезвия от скальпеля, прежде чем сумел отрезать от образцов два кусочка, размером с палец каждый. Его сразу же поразило, что ткань не была маслянистой, как китовый жир, и не имела никаких отличительных особенностей. Исследование под микроскопом показало: тип волокон ткани ближе к осьминогам, чем к кальмарам или китам. После серии анализов Дженнаро пришел к заключению, что «флоридский монстр» действительно был гигантским осьминогом.