Сущность

– Ма, его надо прогнать! Здесь и сейчас!

Он говорил хрипло, почти со стоном. Карлотта боялась, что он больше не будет прежним.

– Ш-ш-ш…

– Я не боюсь, ма! Он меня не убьет!

– Ш-ш-ш…

– Сволочь!

– Билл…

– Скотина! – кричал Билл в темноту. – Сукин сын!

Медленно он осознал, что девочки смотрели на него так же, как однажды смотрели на Карлотту.

– Все хорошо, Билли, – плакала Джули. – Он ушел.

Он застонал, накрыл лицо рукой, убрал, съехал на стуле, откинул голову назад и снова застонал.

– Ох, мам! – плакал Билли. – Нам надо держаться вместе!

Карлотта вытирала слезы. Прижала палец к его губам. Гладила по волосам. Билли медленно успокаивался. Они смотрели друг другу в глаза и оба не понимали, что произошло.

– Твоя рука, – мягко сказала Карлотта.

– Все хорошо.

– Нет. Она сломана.

– Это подсвечник сломался. Видишь? Я могу шевелить пальцами.

Он болезненно подергал пальцами перед ее лицом.

– Что случилось, Билли?

– Не знаю, мам, – тихо ответил он.

В доме воцарилась мертвенная тишина. Никто из четверых не знал, что происходит. Карлотта видела, что ее болезнь распространяется на всех членов ее семьи, как отвратительная зараза. И она чувствовала свою вину. Она привела детей к той же пропасти. Теперь все дышали этим зараженным воздухом.

Карлотта намочила руку Билли ледяной водой и туго забинтовала запястье. Утром они пойдут к врачу. Она не осмеливалась говорить о том, что произошло. Не осмеливалась спрашивать Билли. А если он уже не знает, что реально, а что нет?

Они легли в гостиной. Билли завернулся в зеленое одеяло. Девочки прижались к Карлотте на диване. Никто не спал. Невозможно было отличить реальность от галлюцинаций. Стены вокруг Карлотты рушились от страха перед безумием. О чем они все думали, слишком напуганные, чтобы сказать вслух?

– Теперь ее сын тоже чувствует это, – сказал Шнайдерман.

Доктор Вебер кивнул, наклонился вперед к писсуару и задумался. Белый фарфор отражал его лицо, металлические трубы сверкали над головой.

– Folie à deux, – сказал доктор Вебер. – Безумие двоих.

Шнайдерман стыдился того, что так помешал доктору Веберу. Но такие разговоры были нормальными. Грубоватая, мужская манера соответствовала его чувству юмора. Его забавляло видеть смущение ординаторов.

– Как думаете, мне привести мальчика? – спросил Шнайдерман. – Узнать, что творится в его голове?

Доктор Вебер покачал головой.

– Он скажет то же, что и его мать. А что он еще может? «Заприте мою маму, она спятила»?

– Нет, но…

– Так для нее только подтвердится реальность этого бреда. Она быстро поймет, что у нее есть подтверждение свидетеля. Тебе от этого будет только тяжелее.

– Да, но… доказательств того, что это нечто существует независимо от нее, становится все больше. Прошлой ночью разразился настоящий ад, и сын был в главной роли. Даже девочки участвовали в этом наваждении.

– Folie à trois, folie à quatre, – подтвердил доктор Вебер со странной улыбкой на губах. – Дети защищают мать. Поддерживают ее. Конечно. Семейные связи прочнее любых на свете. Очень трогательно, как дети сделают все, чтобы защитить родителя.

Шнайдерман на минуту задумался.

– Это не опасно? Для детей? Проходить через такое? Ее сын повредил запястье во время вчерашнего припадка.

Вебер покачал головой.

– Если я правильно понимаю ситуацию, то нет. Ведь если у детей есть реальные причины для заблуждений, проблема появилась гораздо раньше, чем истерия матери. Тогда и лечить их надо соответственно. Но, похоже, это прямой ответ Карлотте. Она требует от них поддержки. Ей это нужно, чтобы сохранить эго. Она ужасно боится изоляции, которая приходит с безумием. Так что в некотором смысле эта поддержка со стороны детей, какой бы странной ни казалась, даже намного лучше, чем полное неприятие.

Шнайдерман вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Это успокаивает.

– На Кентнер-стрит какое-то время будет жутко. Но я думаю, если матери станет лучше, дети быстро вернутся к прежним отношениям. Сам понимаешь, мама болеет. Дети очень боятся. В детстве это ужасно. Но, – продолжил доктор Вебер, приглаживая волосы вниз и смотря на себя в зеркале, – вот, что главное. Надо убедиться, что у детей нет других причин для такого поведения.

– Боюсь, я вас не понимаю, доктор Вебер.

– Ничего определенного. Но, например, может, у Билли есть свой мотив для поддержания иллюзий? Может, их отношения не так хороши, какими кажутся?

– Интересная мысль.

Доктор Вебер повернулся.

– Билли – единственный мужчина в доме и, возможно, сексуально активен. Такого не было пару лет назад.

– Да. Сыну пятнадцать.

– Может, парень так пытается выразить чувства. Этот Родригес, более сильный сексуальный соперник, грозится въехать к ним. Может, так сын говорит: «Видишь, мам? Я могу позаботиться о тебе сам. Я с тобой. А тот другой, он ничего не понимает». Это не может сильно застопорить дело, но все же весомое осложнение.

– Да, сэр. Я подумаю. Отличная теория.

– С другой стороны, – закончил доктор Вебер размеренным тоном, – может быть, Карлотта совсем не такая, какой ты ее видишь.

23:05, 16 ноября