Гэри Шнайдерман нервно сидел в тесном кабинете своего руководителя. Доктор Генри Вебер еще раз просмотрел страницу и молча бросил листок на стол. Он энергично раскурил свою трубку от огромного пламени из полупрозрачной зажигалки.
– Ну, Гэри, – сказал доктор Вебер, – и почему это не могло подождать до четверга?
– Я хотел обсудить дело до конференции. Некоторые детали неясны.
– Понимаю.
Шнайдерман прочистил горло. Грубоватое лицо доктора Вебера с морщинами вокруг глаз и подбородка сочувственно наблюдало за ним. Советоваться со старшим психиатром всегда бесценно, но это же загнало Шнайдермана в тупик. Доктор Вебер требовал точности. Это изнурительно, но именно поэтому Гэри поступил в Университет Западного побережья.
– Эти увечья, – начал Шнайдерман, – они достаточно сильны, и я задумался, не признак ли это психотического самоистязания.
– Возможно, это истерия. Она вызывает царапины, слепоту, выпадение волос. Я встречался с открытыми язвами и потерей чувствительности в пальцах рук и ног. И все от самовнушения.
– Но явные синяки? Укусы и проколы?
– Конечно.
– Хорошо, если так, сэр. От мысли, что она режет себя ножом…
– Она выражает телом то, что не может никак иначе. Закипает изнутри.
Шнайдерман ощутил неимоверное облегчение. Затем взял свой блокнот и быстро пролистал. Он нашел то, что искал.
– И есть еще кое-что странное, – сказал Гэри. – В ее личной истории. Я надеялся, вы сможете прояснить. Найдете какую-то закономерность.
– Что там?
– Это случилось после смерти Франклина Морана. Она вернулась с младенцем в Пасадену. В этот же год снова сбежала. На этот раз в городок в Неваде.
Доктор Вебер внимательно слушал. Он наблюдал, как дым из трубки лениво поднимается и расходится под потолком. Шнайдерман пытался взглянуть на обстоятельства дела глазами своего руководителя.
– Она работает официанткой в кафе. Знакомится там с вышедшим на пенсию владельцем ранчо по имени Роберт Гарретт. Намного старше. Шестьдесят четыре. Переезжает к нему.
– Сколько ей?
– Девятнадцать.
– И что она делает, приглядывает за ним?
– Нет, она спит с ним. У нее от него две дочери.
– Что было потом?
– Он умер, – сказал Шнайдерман. – Естественной смертью. Это было во время весеннего паводка. Ее второй погибший мужчина. Но на этот раз она заперта в крошечной хижине. На улице холодно. Она не может выбраться. Дороги залиты водой. Они изолированы. Трое детей, двое – младенцы. И он просто лежит там мертвый.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь, – нахмурился Вебер.
– Понимаете, эти нападения сопровождаются запахом гниющего мяса.
Доктор Вебер посмотрел в глаза Шнайдермана и покачал головой. Его не убедили.
– Но это такая прямая связь, – настаивал Шнайдерман.
– Вот именно. Но в бессознательном редко существуют прямые связи. Может, время от времени что-то пробирается в символику сновидений. Но подобные теории почти никогда не правдивы.
– Но поймите, она боготворила эти отношения. Подавила все негативные аспекты, хотя их не могло не быть. И теперь…
– Забудь, Гэри. Может, связь и есть. Но сейчас надо думать об общей модели поведения.
– Да, сэр.
Шнайдерман вздохнул.
– Послушайте, Гэри, – продолжил доктор Вебер, – зачастую это очень старые проблемы. Настолько, насколько возможно, детский невроз. Что-то очень фундаментальное. Он может проявляться по-разному, но виден во всех ее отношениях.
– В каком смысле «виден во всех ее отношениях»?
– Ну, подумайте о том, что вы мне сейчас описали. Тот подросток, с которым она сошлась. Типичный ребенок-переросток. Они играют в секс. Затем старик. Это безопасный секс, Гэри. Она постоянно избегала настоящего.
– У нее трое детей.
Доктор Вебер отмахнулся от возражения.