Начало рабочего дня, из-за чего посетителей в кафе было мало, и ему удалось выбрать столик в углу, подальше от окна, после чего он заказал себе кружку чая и какой-то десерт, к которым даже не притронулся. А страх все не отпускал. Да, под крышей и за толщей стен он чувствовал себя более уютно, не так скованно и теперь мог рационально размышлять, но все же периодически поглядывал на входную дверь, когда она издавала мелодичный звон, оповещая о посетителе. И вновь ничего. Он просидел в кафе около часа, официанты начали на него косо смотреть, но Сай не мог заставить себя подняться с места и выйти на улицу, будто именно там, среди толпы, в потоках машин и за углами домов его и подстерегала опасность. Да, он мог позвонить Гааре и попросить альфу приехать за ним, но тогда многое пришлось бы объяснять, а, как оказалось, он к этому был не готов.
Сейчас он, и правда, чувствовал себя безумцем, страдающим манией преследования, пытался контролировать свое биополе, чтобы не вызвать настороженность со стороны окружающих и напустил на лицо маску ледяного спокойствия, но внутри было тревожно, а все ощущения обострялись ещё и за счет того, что теперь он отвечал не только за свою жизнь, но и за жизнь малыша. И сердце омеги сейчас обливалось кровью, когда он думал о том, что, возможно, придется делать аборт, но если так пойдет и дальше, то выбора у него не будет. Ведь разве может ребёнок родиться здоровым, если папа-омега страдает психическим расстройством?
Тогда, когда он лежал в больнице, все был примерно так же, только в те дни он знал, откуда веет опасностью, был готов встретиться с ней лицом к лицу, и его страх от этого был не паническим, а, так сказать, разумным, потому что Сай заведомо знал, что битву он проиграет. Он не спал, особенно ночью, когда санитары выключали в палатах свет, и его узкая полоска виднелась из-под двери в коридор, добавляя теням мрачности. Он ждал, ждал, что в любую минуту может распахнуться дверь или окно, и в палату войдет ОН, чтобы завершить начатое. Сай жил в страхе, в апатии, в неведении, в постоянном ожидании, отгородился ото всех, мысленно приготовился к тому, что его жизненный путь закончен, да и жить после потери, собственно, и не хотелось, поэтому он отказывался от лечения, от помощи, отказывался жить дальше. Но ОН не пришел, пришел Гаара, и это оказалось очередным шоком.
Сперва он просто не мог заставить себя посмотреть этому человеку в лицо, не мог заговорить с ним, не знал, что сказать, лишь повторял ту фразу, которую вместе с кулаками и ментальными ударами запечатлела его память: «Альфа и омега не могут дружить», - не мог подпустить его к себе ближе, чем на пару шагов – все это причиняло боль. К тому же, он все ещё ждал, днем смотрел в окно, ночью на дверь, прислушивался к каждому шороху, задерживал дыхание, приподнимался на постели и безвольно опускался на неё, а Гаара все приходил. Он должен был его прогнать – так тогда чувствовал Сай, этот альфа тоже причинил ему боль, нанес рану, пусть до сих пор назывался его другом, при этом даже не понимая, что одно его присутствие делает только хуже. А после… после он перестал ждать, точнее, он ждал, вот только теперь он ждал Гаару. Сай все равно молчал, потому что не мог подобрать слова, потому что боялся, что, если он откроет рот, все те эмоции и чувства, которые он держал внутри себя, выплеснутся наружу, оголяя правду. А от правды он предпочитал бежать.
Ожидание сменилось недоверием, удивлением, неверием, когда он очнулся в особняке Собаку и понял, по чьей воле он здесь. Те приступы, которые он переживал в больнице, участились, омега чувствовал, как апатия давит на него, а ночью вообще не мог сомкнуть глаз и был благодарен альфе за то, что тот колол ему снотворное. Да, когда-то он мечтал оказаться в этом доме, рядом с Гаарой, но не так, не по такой причине, не потому, что то, что он считал ожиданием и готовностью к смерти, оказалось психическим расстройством. Открыто ему об этом никто не говорил, конечно же, но он догадался сам и поэтому противился, не хотел быть обузой, бременем, грузом, потому что понимал, как альфе тяжело с ним, и какую цену Собаку заплатил за то, чтобы заботиться о нем. А после, в один день, он увидел календарь, а на нем число, и в его памяти всплыло лицо врача, губы которого четко выговорили дату, когда он должен был родить. Тогда он долго шарил ладонями по своему плоскому животу, смотрел на себя в зеркало и никак не мог вспомнить, что же произошло, почему он не беременный и где его ребёнок, а после ему шепнули, на ушко, тихонько, но отчетливо – его муж убил их малыша, а дальше омега потерял контроль над собственным телом. Во время приступов он будто смотрел на себя со стороны, точнее, изнутри, видел свои руки, ноги, иногда отражение в зеркале и понимал, что сходит с ума, и ему не хотелось возвращаться, он не знал, почему возвращался до этого, и в тот раз, когда его запястий касалась бритва, он не собирался возвращаться, но тепло все решило за него.