Мальчик родился крепеньким, здоровеньким, разве что наличие активного бета-гена слегка омрачало ситуацию, и Хидан готов был звезды для него снимать с неба в благодарность за сына, а сам Киба… Он подержал Катсу на руках всего лишь раз, приложил его к груди, совершенно не смущаясь того, что было естественным, что придавало его мальчику ещё больше сил, а после впал в кому, которая для него самого была сплошным серым пятном.
Конечно же, не было ни туннеля, ни света в его конце, не было райских садов или огненной геенны, было просто нечто, в котором он медленно плыл и которому не в силах был противостоять, изредка видя вокруг себя мерцающие тени, словно огоньки далеких костров, которые он никак не мог разглядеть сквозь сплошной туман. Трудно сказать, думал ли он о чем-нибудь в то время, потому что все для него, в том числе и мысли, текло вяло, он вообще предпочел бы отдаться этому потоку, который приносил умиротворение после, казалось, бесконечных месяцев боли, которая разрывала его изнутри вместе с толчками его мальчика, но не сделал этого потому, что цеплялся за одно-единственное ощущение – ощущение нужности. Он был нужен своему сыну, своему альфе, своим друзьям, миру в целом, он не мог так просто поддаться сейчас, как поддавался течению жизни до этого, не после того, как встретил Хидана.
Пробуждение было… сухим. Да, именно так омега мог описать свое состояние, потому что горло нещадно першило, глаза слезились стоило только приоткрыть веки, а все тело казалось иссохшим, как мумия, хотя в те дни он, и правда, походил на скелет, обтянутый дряблыми мышцами и кожей. В коме он пробыл пять недель, хотя ему самому казалось, что прошло пять лет, настолько его утомила и истощила бесконечность серого потока, но, главное, Хидан был с ним, рядом, а его лицо, бледное и взволнованное, очнувшись, он увидел первым. И улыбнулся, по крайней мере, только так тогда он мог выразить свои эмоции, фактически не ощущая собственного биополя. Далее был длительный процесс реабилитации, во время которого его собирали по кусочкам, точнее, собирали его каналы и биополе, используя их с Хагоромо узы Пары, как самый эффективный метод лечения. И все же сперва он был настолько слаб, что даже не мог удержать своего сына на руках, что уж говорить о том, что молока у него не было и в помине, и Хидану приходилось кормить Катсу смесью из бутылочки. Но все образовалось, со временем, и Киба просто не мог в этой ситуации не поблагодарить не только возлюбленного, но и своих друзей, которые не давали ему забыть о том, что в этом мире есть ради чего жить.
Позже, почти через год после рождения Катсу, золотистой осенью, когда город «цвел» желтым, оранжевым и багряным, они сочетались законным браком, став семьей Хагоромо. Наверное, в каждый из этих моментов он ожидал, что его соизволит навестить кто-нибудь из родственников, сестра или мать, хотя бы так, из любопытства, просто посмотреть и узнать, как дела, но все его ожидания свелись к банальной открытке с поздравлениями от Ханы и равнодушному приветствию от матери, когда они, случайно, встретились в городе. Нет, он не обижался, по крайней мере, сейчас, понимая, что гордость не позволяет его родичам унизиться настолько, чтобы попросить изгнанника вернуться в клан, который его отверг, да и ненужно это было молодому родителю, у которого теперь была своя семья.
Хидан и Катсу стали смыслом его жизни, с ними он раскрылся как омега. Как человек и личность он нашел себя в менеджменте, по мере возможности помогая супругу управлять фитнес-клубом, точнее, уже несколькими заведениями оздоровительного типа, при этом воспитывая их малыша и заочно обучаясь в университете. Скорее всего, глядя на него, никто бы и не подумал о том, что всего каких-то семь лет назад он был ничем, просто телесной оболочкой, внутри которой едва теплилась сущность, но Киба научился ценить жизнь, научился не потому, что едва её не лишился, а потому, что увидел в ней то самое, ценное, ради которого и стоит жить.
- Отец! Отец пришел! – радостно вскрикнул Катсу и, не сбавляя темп, со всего разбегу запрыгнул альфе на руки, который, покружив малыша, собственнически прижал его к груди
- Шалишь, мелочь? – мелкий и мелочь – именно такая у него была семья, а другого Хагоромо и не желал, ведь, разве может быть человек ещё более счастлив, когда у него на руках его плоть и кровь, а в ответ ему улыбается, тянется к нему, льнет его возлюбленный супруг?
- Не-а, - довольно протянул ребёнок, хитро поглядывая на укоризненно качающего головой папочку. – Чуть-чуть совсем, - сдался ребёнок, понимая, что его настойчивые попытки привлечь к себе внимание не остались незамеченными папой-омегой, - потому что взрослые очень скучные и не хотят со мной играть, - нажаловался и довольно сверкнул белозубой улыбкой, зная, что отец будет на его стороне, и, скорее всего, сейчас они будут играть в пиратов, и он будет бороздить моря и океаны, гордо усевшись на своем отце-корабле