Сущность виртуальности. От конструкта к онтологическому статусу (Виртуальность мира и миры виртуальных реальностей)

Вы пробовали долго – долго стоять перед астаховской картиной? Так, чтобы уйти в нее? … Да, да… – Верно, она заговорила? Один человек сказал, что к настоящим произведениям живописи надо относиться, как к высочайшим особам. Надо стоять перед ними и ждать, пока они удостоят заговорить с вами. (С.261) Наступил момент, когда Быдин перестал слышать, что говорили вокруг. Картина забрала его. Так происходило всегда перед настоящей живописью. Терпеливо он дожидался толчка. Бывало, что это настигало плавно, словно раскрывало занавес. Оставались только картина и он. (С.364)

В левой стороне картины, под ивой, в ее солнечной пятнистой тени, над водой показалось лицо. Он вгляделся: в глубине, у берега он различил купающегося мальчика. У Быдина была чисто профессиональная зрительная память, он готов был поклясться, что раньше этого в картине не было. На всякий случай он подошел, проверяя поверхность полотна, нет ли там свежих мазков, мало ли… Вновь отошел, выбирая наилучшее освещение и явственно увидел голову мальчика. Это был маленький мальчик. Он плыл, тело его смутно светилось в коричневой текучей воде. Казалось, что он – то и придавал жизнь этому безлюдному пейзажу. Мелкая рябь расходилась от него по застылой утренней воде, подернутой туманом, он должен был вот – вот выплыть из тени… Наверное, все же это была игра света, уговаривал себя Быдин, но понимал, что это не объяснение, потому что, как бы ни ложился свет, он продолжал видеть плывущего мальчика. (С.366)

К главе 2

О НОВОМ

Каждый день жизни – новый. Наступает новое утро, новый день, новый вечер для всего существующего, непрерывно изменяющегося. В древности люди каждое утро молили Солнце взойти. Гераклит был прав, считая, что «солнце каждый день новое». На Солнце каждый миг происходят грандиозные процессы, влияния которых на планету Земля тоже грандиозны. Но их часто не ринимаем за нечто на нас влияющее, не замечаем. Даже кажется, что все наступающее уже было, хотя вчерашнего, прошедшего не вернуть, не восстановить. Происходят необратимые изменения, и что-то минует безвозвратно. Мир устойчиво неустойчив, изменчиво постоянен, постоянно изменчив, находится в непрестанном движении с процессами «умирания» отжившего и «рождения» нового. В древности восточные мыслители рассуждали о Дао – всеобщем законе возникновения нового, исчезновения и «вселения» (вхождения) нового в старое, которое само незаметно для себя рождает новое. Новое возникает. К возникшему (появившемуся новому) некоторая часть прежнего «приобщается», но становится другой. Аристотель писал, что вечно новое постоянно.

Категория «новое» входила в учение иудейско- христианских религий, положивших предел времени концом света и новой жизни после смерти человека. Новое выступало как наступившее возвращение уже завершенного, потерянного или отчужденного «предельного». Символом «возвращения» являлся в древности мифический образ птицы Феникс, сжигающей себя и вновь возрождающейся. «Возрождение» встречалось в представлениях о мировом пожаре: Огонь Зевса пожирал мир, а затем Огонь вновь порождал его.

Под новым подразумевают нечто вновь возникшее, например, рождение потомства – неповторимо повторяющего предков. Само рождение понималось не только как воспроизведение жизни, но и творчество нового. Каждый новый год чем-то похож на прошедший, который неповторим. Новое выступает «повторяемостью неповторимого» в циклах развития.

Принципиально иной тип нового – ранее не бывшие явления и процессы природы. Новое в этом случае – нечто неповторимое. Г. Гегель писал, что новое нечто появляется из себя, из моментов внутреннего, еще не вступившего в наличное бытие. В наличном бытие вызревает веер возможностей проявления нового, и неизвестно какая из возможностей обратится реальностью. А. Бергсон отрезал себе путь к раскрытию объективности появления «нового» введением финальности как окончательности статуирования жестко определенной конечной целью, вместо того, чтобы видеть в ней целеустремленность человеческой воли, которая ищет в открывающихся возможностях будущего свое собственное «куда» и «зачем». «Новое» понимается как «предельное», где новизна достигает почти своего триумфа в силу тотального прыжка из всего прежнего, но прыжка к прекращающейся новизне или «идентичности». Он считал, что то, что кажется новым, исходит от внутреннего напора, представляющего собой развитие, дающего последовательность или непрерывность взаимного проникновения во времени, несводимого к рядоположенности в пространстве.