Суть острова

— Выяснял… Дело не в подмазке. Они там, в департаменте, чисто все тормозят, без корысти и интриг с другой заинтересованной стороны. Осенью будет совещание, как раз по поводу пятен застройки и по направлениям, которые курировал Моршан, там должна наступить относительная прозрачность перспектив.

— Да, пожалуй. У меня аналогичные сведения. Осенью в начале, или в конце?

— Ближе к началу, где-то на излете марта.

— Что поделаешь, подождем…

* * *

Сквозь звуковой смог большого города пробился на берег залива далекий выхлоп-раскат: крепостная пушка бабахнула в сторону Президентского дворца. Полдень.

…И часы бы надо купить. Есть такие лотки на барахолке, лотки с мелочевкой, где все предметы стоят трешку. Может быть это кукла, а может одежная щетка, а может и часы — цена одинакова: три талера ноль-ноль пенсов. Удобно. Жалко, что рубашек там не бывает.

Сигорд уже с неделю, как перевел свою зеленую рубашку в разряд повседневных, а для «представительских» нужд, то есть когда он просто шел по городу, была у него ковбойская, в коричнево-зеленую клетку; поверх нее, когда по непогоде, армейский унтер-офицерский френч без шевронов и погон. Ботинки удобные — но дрянь на вид. Зато ремень настоящий, кожаный, — в червонец обошелся, почти как трое штанов…

И все равно ханыга. Сигорд знал, видел по глазам и поведению окружающих, что его социальный статус ни для кого не секрет, однако же и ханыга ханыге — рознь. Во-первых, он чистый. Вернее, не откровенно грязный, когда штаны и куртка в пыли, в блевотине, а щеки и руки черны от неумывания. Да, и пятна, и пуговицы не все, и рукав хреновенько заштопан, а все же пальцем провести — не запачкаешься. Во-вторых, он трезвый, и морда у него не скособочена постоянными отеками, синяками да ушибами. Так что он — просто… Просто…. Кто же он — просто? Бомж, да, но не простой, а который прибился под теплый бочок солидной благотворительной организации, и благоденствует на ее харчи, пользуется ее санитарно-гигиеническими услугами. И вдобавок, надо бриться не забывать, вот что!

Мирон тоже согласился брать по новым ценам и Кечу это проглотил, пришлось ему привыкнуть, ибо не прихоть двигала Сигордом в его «предательстве», а реальность: уехал Кечу в отпуск на неделю, а товар не ждет. Не ждет товар, движения, денег просит, дальнейшей переработки в промышленное сырье требует.

Около полутора десятков оборванцев несли, подобно пчелам в улей, собранную добычу в специальное место на дикой свалке, а место-то Сигордово! Он там главный, он определяет — кому, сколько и за что платить, и в каком виде товар носить. Можно в любом, хоть недавленую лимонадную бутылку приноси — примет Сигорд! Но по соответственно пониженной цене. А если хорошо придавленный груз в стандартном трехкилограммовом брикете — три талера. Расчет на месте, никуда больше ходить не надо, оборотные деньги всегда при Сигорде. Некоторые из сборщиков продолжали самостоятельно носить урожай к Мирону и Кечу, но и те уже привыкли к качеству и виду поставляемой Сигордом массы, косоротились и облапошивали «диких» сдатчиков, не стесняясь. Много их трудилось теперь на Сигорда, но толковых, надежных — всего трое: Джонни Тубер, Курочка, полупомешанная тетка-алкашиха, да Дворник — это гвардия, на которую можно более-менее рассчитывать в прогнозах и планах, говорить с ними, как с вменяемыми, поручать что-то… Тубер пару раз в неделю ночует тут же на свалке, стережет несданные по какой-то причине мешки с массой, Курочка доносит Сигорду о новостях и сплетнях. Но и гвардейцы его — конченое отребье.

Сигорд очень быстро привык ощущать себя человеком, вознесенным над толпой и обстоятельствами: к концу лета он уже чуть ли ни на равных спорил с Мироном, на свалке уже не беседовал ни с кем, но отдавал приказы и распоряжения, которые, впрочем, усваивались окружающими из рук вон плохо и выполнялись через пень-колоду…

14 февраля, точно в день Святого Валентина, покровителя всех влюбленных, Сигорда ограбили и избили. То, что тучи над ним сгущаются, он почуял задолго до этого злосчастного дня, однако до сих пор почти ежедневные предчувствия оказывались ложными. Многие желали ему беды: дикие сборщики, случайные знакомые, даже гвардия его, те, кто кормились непосредственно «из его рук»… Кормились, не кормились, а ему доставалось явно больше, и вообще он был бугор на ровном месте и плохой товарищ. Кто именно навел на него лихих людей, кто просветил их насчет денег в карманах у бездомного нищего — Сигорд так и не догадался. Не было стопроцентной уверенности в том, что, мол, «вот ты и есть гнида, я вычислил тебя по этим и этим вешкам и следам», а подозрения — не в счет, они только лишь подозрения.