Суть Руми

Например, Руми указывал, что ему лично поэзия претила; он уподоблял сочинение стихов приготовлению требухи, подстраиваясь под вкусы гостей. Учитывая огромное количество написанных им стихотворений, к подобному заявлению, пожалуй, следует отнестись с недоверием.

Порицание поэзии схоже с частыми и страстными мольбами о тишине, которыми завершается почти тысяча его лирических стихотворений. Этими риторическими фигурами Руми указывает на разрыв между языковыми возможностями и потребностью адекватного выражения Истины. Подобно всякой апофатической теологии, указывающей на запредельность Божественного, поэзия Руми отвечает запросам взыскующих, находя свое лучшее выражение в сопровождении традиционной суфийской музыки.

Следует подчеркнуть, что хотя, как и Хафиз, Руми стремился писать в рамках литературных условностей, но он не служил придворным поэтом и поэтому по-настоящему свободно, как никто другой, обращался с поэзией. Поэты того времени подписывали собственные стихи личным псевдонимом, Руми же вместо этого нередко использовал имя своего мистического наставника, яркий пример - название собрания его лирики: «Диван Шамса Тебризского».

Он забавлялся бессмысленными словами, каламбурами, украшал свои стихи музыкальной и танцевальной символикой. Вместе с тем Руми был невероятно ученым человеком, и многие места в «Месневи» требуют подробных комментариев специалистов.

Подобно Хафизу, он часто цитирует и перелагает знаменитые строки ранних поэтов.

В качестве примера можно взять газель, начинающуюся со строки: «Говорят, что умер Санаи», которая, косвенно побуждает читателя видеть в суфийском поэте Санаи современника Руми. Это стихотворение не является откликом на современное Руми событие (Санаи умер в 1131 году, задолго до рождения Руми), однако, оно построено по образцу стихотворения, написанного тремя веками ранее на смерть другого великого поэта Рудаки (ок. 860 - 941). Руми, конечно, был знаком с огромным богатством преданий, которым пользовались Аттар и другии суфии в своих мистических поэмах.

Он также показывает свою осведомленность в классической арабской поэзии, особенно ценя стихи аль-Мутанабби (916 - 965).

Особенно трудно передать в переводе такую черту персидской поэзии, как её двуязычный характер. Около пятидесяти процентов словаря персидского языка заимствовано из арабского, и в стихах Руми часто встречаются целые предложения и даже строфы, написанные по-арабски. Это особенно заметно в таких местах, как вступление к «Месневи» (1:128 - 129), когда после просьбы Хусама, ученика Руми, рассказать о Шамсе, тот переходит на чистый арабский - величественный язык Корана, язык пылкой любви:

Не беспокой меня, ибо я растворился!

Мои мысли изгнаны, посему я не могу

Подсчитывать твои восхваления.

Что бы ни говорили непросветлённые,

Всё тщета, и неважно,

Как они рисуются и пыжатся.

Одна только мысль о Шамсе вызывала в Руми состояние растворения, уничтожения «эго», подчеркиваемое цитированием Пророка Мухаммада, когда тот напрямую обращался к Богу и признавался в неспособности описывать бесконечное. Это можно было бы сделать, лишь перейдя на более высокий регистр - арабский язык - ввиду его нерасторжимой связи с Кораном и классической арабской поэзией. Публика, для которой Руми писал такие строки, очевидно, была сведуща в литературных условностях и персидского и арабского языков, религиозной исламской традиции и особого словаря суфизма, созданного на протяжении столетий.

Но как можно соразмерно передать в переводе на английский эстетическое воздействие перехода с персидского на арабский?

Другим примером такого воздействия может послужить стихотворение Хафиза, который тоже включал в персидские стихи много арабских слов (арабские слова выделены здесь курсивом):

Сие терпкое снадобье, что суфий именует матерью греха,

Более ароматно и сладостно нам, чем поцелуй девственницы.

Здесь воспевается вино и эмоциональное потрясение от запрещенного удовольствия усиливается изысканностью языковой игры. Сто лет назад английский переводчик Руми - Рейнолд Николсон, чтобы добиться подобного воздействия, попытался воспользоваться латынью для передачи арабского текста, надеясь, что его классически образованные читатели это оценят: