Сутки на двоих (СИ)

— Кстати! — Рене жестом фокусника извлек из кармана что-то завернутое в плотную бумагу, развернул и протянул пока еще жене, — как и обещал, возвращаю твой фамильный перстень. Сам до конца не верил, что смогу его выкупить, — он усмехнулся, глядя на обескураженное лицо Гри.

— Вот это да! Я не сомневаюсь, что задача была невероятно сложной и очень тебе благодарна! Ты ведь знаешь, что этот перстень для меня значит! Мамино наследие, которое я теперь смогу передать дальше своей дочери, — девушка, еще не веря своему счастью, примеряла на отвыкшем от колец пальце массивное украшение.

— Не так сложно, как могло бы быть, — улыбнулся Рене, он действительно был рад такой бурной реакции, все-таки и простым это дело тоже не было. — Я сразу, как вернулся домой, съездил в госпиталь и договорился, чтобы кольцо считали залогом. А потом оплатил стоимость лечения.

— Ничего себе, не сложно! Ты молодец, конечно, но, думаю, для начинающего артефактора задача была очень серьезная, все-таки лечение было непростым и дорогостоящим.

— Зато теперь моя совесть чиста, — подвел итог Рене.

На кухне повисло неловкое молчание. Удивительно, но вот так посидев за разговорами, они забыли о самом главном, зачем сегодня вообще должны были встретиться. И начать разговор почему-то оказалось неимоверно сложно. Гри, вспомнив о поведении Рене, когда ей так требовалась поддержка, твердо намеревалась молчать сейчас, не помогая ему искать слова. Пожалуй, та последняя сцена в кабинете декана стала единственным, за что она обижалась на «мужа». Тогда говорить пришлось ей одной, вот пусть сейчас первый начинает он.

Григория принялась убирать посуду со стола. Чего же он тянет?

— Гри, прости меня, я не должен был так грубо говорить с тобой год назад. Сейчас я вижу, что ты сильная и самостоятельная, не боящаяся жизненных трудностей, — со вздохом признал Рене.

— Значит, до этого ты во мне сомневался? — оскорбилась девушка.

— Нет, я не сомневался в тебе. Но в том, что такая простая жизнь тебе не подойдет и станет тебя тяготить, был уверен, — уточнил мужчина.

— Надеюсь, ты убедился в обратном? — поинтересовалась Гри.

— Убедился, ты молодец. Ты вообще замечательная, удивительная и потрясающая, — и сказано это было так, что у Григории не получалось ответить спасибо за комплименты или просто отшутиться. Что-то грустное и горькое проскальзывало в таких хороших словах.

Но от необходимости искать ответ ее избавил требовательный крик.

— Ой, извини! Три часа прошло! — бросив мыть посуду, девушка побежала в спальню.

В маленькой комнатке стояло две кровати, одна небольшая, но взрослая, а вторая — маленькая детская, беленькая, украшенная резьбой и позолотой, с шелковыми простынями и воздушным прозрачным балдахином, совсем неуместная в такой комнате и квартире в целом, но новоявленный дедушка со слезами упросил принять хоть это.

Григория бережно взяла дочку на руки, та заливалась криком и не собиралась успокаиваться без вожделенного маминого молока. Наевшись, малышка пришла в благостное настроение, пусть и кроха, она уже не засыпала сразу после еды, всем видам бодрствования предпочитая воздушные ванны. Но сейчас после кормления и обмывания мама аккуратно не туго запеленала девочку в чистые пеленки. Им предстояло самое сложное, наверное, после процесса рождения, — знакомство и объяснение с папой.

Гри с ребенком на руках вышла в кухню-гостиную, где их ждал пораженный Рене. Не веря своим глазам, он подошел к ним и посмотрел на дочь, из-под чепчика которой были видны достаточно длинные для младенца черные пряди, а на белокожем курносом личике блестели папины темные, почти черные глазки и сияла беззубая улыбка.

Он переводил взгляд с жены на дочь, не в силах вымолвить хоть слово, и вот тут Григория пришла ему на помощь. Ведь это было только ее решение, и ей совсем не хотелось, чтобы ребенок к чему-то подтолкнул мужчину.

— Я понимаю, что это слишком неожиданно для тебя, — тихо начала она, — ты надеялся сегодня со мной развестись и забыть, как страшный сон. Я узнавала, есть возможность развестись на пятилетие ребенка, как раз при условии, что это девочка, и нет споров об опеке, так что не все так плохо и ужасно, как может показаться.

— Не все так плохо и ужасно, говоришь? — севшим голосом спросил Рене. — Это ты специально, чтобы я почувствовал себя еще большей скотиной, чем чувствую сейчас? — его, казалось, даже потрясывало от переполнявших эмоций, глаза лихорадочно блестели.

— Я не выставляю тебя скотиной, Рене, и совсем таковым не считаю, — мягко ответила Григория, — просто это было мое решение и тогда, когда я сама практически настояла на консумации брака, и потом, когда узнала о беременности и приняла решение оставить ребенка.

— Почему ты мне не сообщила? — упавшим голосом спросил Рене, — ты ведь знала, где меня можно найти!