Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

Леня, едва мы остались одни, поинтересовался, как дела, выгляжу я неплохо.

— Леня, — сказал я торжественно, — можешь меня поздравить!

— По трамвайному билету выиграл миллион?

— Да, примерно. Даже больше. Я выиграл жизнь, Ленечка. Тьфу, тьфу, не сглазить, я, кажется, начинаю выздоравливать.

— Что значит кажется? Мои “букетики” помогли?

— Все может быть. Но вначале… у меня просьба к тебе, — давай помедитируем вместе, посмотрим, что к чему.

— Это скорее моя просьба, а не твоя. Посмотрим, посмотрим… Вера Васильевна не помешает?

— Нет, я предупредил: мы занимаемся.

Мы сели на полу рядом друг с другом. Поначалу мне приходилось трудно в Падма-асане: переплетать ноги, выворачивать ступни, держать спину прямой, но теперь могу так сидеть часами.

— Договоримся так, — сказал Леня. — Не буду тебя вести. Делай, как в прошлый раз, но без моих комментариев. Расслабляйся, растворяйся, пари в воздухе… Я буду только наблюдать. Поработаю наблюдающим наблюдателем. И тебе того же. Поехали.

Мы замерли. Я живо представил себя на берегу моря… Синяя бескрайность, белые барашки волн — Голубое небо, солнечно… Я на безлюдном берегу в одних плавках… Теплые волны набегают на песок, с шипением ласкают ноги… Вода прозрачна насквозь, возле отшлифованных камней шевелят плавниками головастые бычки… Хорошо-то как, вольно, Господи! Вон чайка парит, одинокая, гордая, непременно Джонатан Ливингстон. Она не захотела жить в стае, выбрала свободное парение, высоту. Ее — из миллиона одну — приметил Ричард Бах и написал великолепную притчу. Чайка? Или это я сам парю над землей? Нет, нет, рано пока; я еще волна, море, вот этот симпатичный лобастый бычок у ноги… Или вот это дерево на скале; ну, конечно, я деревце, и листья мои шумят на ветру, а в ветвях струится прохладный сок. Корни мои в земле, а крона высоко в небе; я — природный магнит, идеальное воплощение земного бытия: да, да, корни мои в земле, а крона в небе. Я — деревце на скале, я — сама жертвенность, я самое беззащитное создание на земле. Но я — в устремлении, в развитии, в эволюции, я — человек. Я все могу и, если очень постараюсь, мигом окажусь в поднебесье над морем. Да, мне это нипочем; я — море, я — деревце, я — скала и я — сам полет. Внизу — синева моря, белые игрушечные кораблики вверху — синяя беспредельность, Миры, здесь где-то святая Иерархия и мой Учитель… Мне хорошо, я между небом и землей, я растворился в природе, ничего и никого вокруг, только одна мысль, моя мысль… Я — ничто и я — все, я Шунья, пустота, я извечное Ничто и Нечто… Я есть Природа, ее светлейшее Величество, частица её…

— Отлично. Достаточно, — сказал Леня, — достаточно на сегодня, приземляйся и рассказывай.

— Что ты хочешь услышать?

— Интересно знать, как тебе это удалось.

— Что именно?

— Избавиться… ну сам знаешь от чего, не валяй дурака. Я пожал плечами:

— Сам удивлен. Твои “букетики” помогли, не иначе.

— Но не настолько же! Ты чист, как новорожденный. У тебя внутри все идеально, как в часиках. Даже песочка нет, не чудеса?!. Когда мы с тобой практиковали последний раз, не помнишь?

— Примерно месяц назад или полтора.

— Тогда ты выглядел изнутри кочегаром, трубочистом, а теперь — белошвейка, принц.

— Рад слышать, Леня. Ты внимательно просмотрел все? Особенно шею, голову?

— Чем же я, по-твоему, занимался? Медитация твоя была редкостной, весь на ладошке. Я решил, что утаивать от друга правду нет смысла.

— Хорошо, Леня, я все расскажу по порядку. С тобой одним, пожалуй, и поделюсь.

Мы сели к столу.

— Хочешь перекусить? — спросил я.

— Кой к черту! Я питаюсь раз в сутки, разве не знаешь?

— Ну тогда попьем чайку.

— Не тяни, — сказал он, — выкладывай все начистоту.

Пришлось поведать о “дирижабле”, о врачах в белых одеждах, о могучих вибрациях, которыми меня обрабатывали трижды. О встречах с Учителем, не знаю почему, я все-таки умолчал. Уже срывалось с языка, невтерпеж было поделиться, но пересилил себя. Из осторожности, верно, срабатывал какой-то предохранительный механизм.

Он сидел, не шевелясь, прикрыв глаза. Наверное, усиленно размышлял.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — спросил наконец.

— Мне, Леня, хотелось бы знать твое мнение.

— Ну, во-первых, поздравляю тебя. Прямо слов нет; то, что произошло с тобой, воистину уникально. Что же касается… хм, космических врачей, тут не надо особо пороть горячку.

— Я думаю, они из Тонкого Мира.

— Сомневаюсь. Ты же знаешь мое отношение ко всяким этим мирам.

— Ну, конечно. Все свои знания ты черпаешь из себя, из глубин своего подсознания. Нет ничего “вне”, есть только “из”. Из глубин самого гомо сапиенса, все остальное — фантазия, так?

— Да, грубо говоря, так. Вся вселенная внутри нас… — Он о чем-то усиленно думал.