Суверен

– Трудно представить, как столь многолюдная процессия пересечет весь город. Ведь аббатство Святой Марии расположено на противоположном конце Йорка.

– Ничего, я полагаю, все устроится наилучшим образом, – пожал плечами Редвинтер. – Короли путешествуют с незапамятных времен, и ни один из них не обходился без пышной свиты. Хотя, конечно, история не припомнит столь длительного королевского вояжа. Поглядите, вон Фулфорд-Кросс, – добавил он, указывая на горизонт. – Он отмечает границы Йорка. Именно там отцы города намерены встретить его величество.

– Я буду среди встречающих.

– В самом деле? – спросил Редвинтер, резко поворачиваясь ко мне.

– Мне поручено разбирать прошения, поданные на имя короля. Именно поэтому я буду участвовать в торжественной церемонии встречи.

– Вы говорите так, словно речь идет о некоей тягостной обязанности.

– Признаюсь, я не могу думать о предстоящей церемонии без трепета, – после недолгого молчания заметил я.

– Знаете, а мне ведь уже доводилось видеть короля, – с гордостью сообщил Редвинтер.

– И когда же это произошло?

– Помните суд над Джоном Ламбертом, что состоялся года три назад?

Я слишком хорошо помнил этот суд. Король, верховный глава Церкви, обвинил в ереси Ламберта, одного из самых ярых реформаторов. То был первый признак грядущего замедления процесса реформ.

– Да, – коротко ответил я. – Ламберт был сожжен на костре.

– И вне сомнения, еретик получил по заслугам. Ламберт содержался в башне Лоллард и находился на моем попечении. Именно я сопровождал его в суд. Король в тот день был великолепен, – произнес он, и приятное воспоминание заставило его расплыться в улыбке. – Просто великолепен. С ног до головы одет в белое, ведь белый – цвет чистоты. Когда Ламберт дерзнул оскорбить слух его величества своими кощунственными толкованиями Священного Писания, король так прикрикнул на него, что тот в мгновение ока превратился в скулящую собаку. Потом я имел удовольствие присутствовать на казни Ламберта. Орал он на редкость громко, – с ухмылкой произнес Редвинтер и устремил на меня пронзительный взгляд.

Вне всякого сомнения, он догадался, что разговор этот чрезвычайно мне неприятен, и теперь испытывал мое терпение. Увы, мои надежды на то, что тюремщик прекратит свои происки, не оправдались. Мне оставалось лишь хранить молчание.

– Уверен, здесь, в Йорке, король предстанет во всем блеске своего величия, – продолжал Редвинтер. – Он поступил чрезвычайно мудро, заставив местных дворян вновь принести ему клятву верности. Тем самым он дает им понять, что прощает их прежние прегрешения. Однако же, если клятва вновь будет нарушена, виновным не стоит уповать на королевское снисхождение. Иными словами, король ведет политику кнута и пряника, самую подходящую для здешнего сброда. Насколько я понял, вас привели в Йорк не только заботы о благополучии Бродерика, – неожиданно завершил он свою тираду.

– Да, прежде всего архиепископ предложил мне заняться разбором прошений, – кивнул я. – И лишь после того, как я ответил согласием, он дал мне второе поручение.

– Наш архиепископ хитер как лиса, – со смехом заметил Редвинтер. – Впрочем, он имеет обыкновение щедро платить за услуги.

– Я вполне доволен предложенным вознаграждением, – в некотором замешательстве ответил я.

– Полагаю, у вас достаточно средств, чтобы купить новую мантию. Тем более вам выпала честь предстать пред взором короля. Не знаю, известно ли вам, что ваша мантия разорвана.

– У меня есть другая, – успокоил я Редвинтера. – А эту я разорвал не далее как сегодня утром. В повозке стекольщика.

– Вот как? Странное происшествие.

– Более чем странное, – кивнул я и рассказал ему о том, как обнаружил труп стекольщика.

Разумеется, при этом я умолчал о секретных подробностях этой темной истории. Губы тюремщика вновь тронула улыбка.

– Ну, тут, похоже, законникам делать нечего, – изрек он. – В смерти этого малого виноват только он сам. Полагаю, вы хотите увидеть сэра Эдварда? – спросил он после недолгого молчания.

– Да, будьте любезны, проводите меня к нему.

Мы вышли на лестницу, и Редвинтер, как и в прошлый раз, без всяких усилий взлетел по ступенькам. Я следовал за ним; в голове звучал недавний его рассказ о суде над Ламбертом и о сожжении осужденного. На память пришло, что архиепископ говорил о Редвинтере как о человеке глубокой и искренней веры. По всей видимости, это означало, что он неколебимо уверен в праве короля, верховного главы Церкви, оставлять за собой последнее слово в решении всех религиозных вопросов. Несомненно, человеку подобных убеждений сожжение еретика представляется отрадным фактом. Тем не менее насмешливый тон, которым он сообщил о последних минутах казненного, немало меня покоробил.

«Что, если его религиозный пыл служит лишь прикрытием жестокости?» – спрашивал я себя.

Меж тем Редвинтер достал из кармана ключ и повернул его в дверях камеры.