Суворов

Ныне награждаю Вас по мере признательности Моей и, ставя Вас на вышний степень чести, геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков».

Это была почесть неслыханная и почти забытая в России. Чин генералиссимуса не входил в составленную при Петре Великом Табель о рангах, хотя в Воинском уставе была сделана важная оговорка: «Сей чин коронованным главам и великим владетельным принцам токмо надлежит, а наипаче тому, чье есть войско. В небытии же своем оный команду дает над всем войском своим генерал-фельдмаршалу».

^{Рескрипт Павла I Суворову от 29 октября 1799 года}

 Первым генералиссимусом царь-преобразователь назвал в 1696 году ближнего боярина Алексея Семеновича Шеина. Пожалование в генералиссимусы стало частью пышных торжеств по случаю первого успеха русской армии — завершения длительной осады Азова, в которой Шеин играл роль номинального главнокомандующего. Вторым генералиссимусом стал 12 мая 1727 года Александр Данилович Меншиков, буквально вырвавший этот чин из рук малолетнего государя Петра II. Не прошло и трех месяцев, как «полудержавный властелин» был арестован, а вскоре, лишенный чинов, оказался в сибирской ссылке. Третьим генералиссимусом 11 ноября 1740 года сделался супруг правительницы Анны Леопольдовны принц Антон Ульрих Брауншвейгский — фигура проходная и совершенно незаметная в истории. Его торжество было немногим длиннее, чем у Меншикова: свергнутое брауншвейгское семейство было сослано.

Таким образом, Суворов стал первым генералиссимусом, получившим этот чин за выдающиеся военные заслуги[48].

Ростопчин, поздравляя Александра Васильевича с производством в чин генералиссимуса, доверительно сообщил ему слова государя: «Другому этого было бы много, а Суворову мало. Ему быть ангелом».

Были щедро награждены все участники похода. Великий князь Константин получил титул цесаревича.

«Главное — возвращение Ваше в Россию и сохранение ее границ!» — писал Суворову император Павел, решивший разорвать союз с Австрией и выйти из коалиции.

Генералиссимус не был сторонником поспешных действий. После всего пережитого им в Альпах поражает его продуманный и далекий от всяких личных обид взгляд на ведение европейской политики и войны. Британский подполковник лорд Генри Клинтон Младший (будущий герой Ватерлоо) записал продиктованные ему русским фельдмаршалом правила «Военной физики»:

«Эрцгерцог Карл, когда он не при дворе, а на походе, такой же генерал, как и Суворов, с тою разницей, что сей последний старше его своею практикой и опроверг теорию нынешнего века, особливо в недавнее время победами в Польше и в Италии. Посему ему и диктовать правила военного искусства.

Всякие переговоры при свиданиях, где обыкновенно примешиваются личные интересы, были бы обременительны. Вкратце вся тайна состоит в следующем:

1. Вновь разместить свою армию по удобным квартирам.

2. Быть там поскорее, дабы скорее разместиться и приготовиться к предстоящим действиям.

3. Сии последние должны начаться зимою, как только дороги станут проходимыми.

4. У Эрцгерцога армия много сильнее; он должен действовать всеми силами, выключая несколько отрядов.

5. Русские и прочие присоединятся к нему.

6. Двигаться по прямой, а не параллельно.

7. Да не будет зависти, отступлений, отвлекающих атак — всё это принадлежит к детским играм.

8. С высоты расположения атаковать неприятеля по центру, искусно гнать его, не давая времени опомниться, раздавить его, а после выгнать остатки изо всей Швейцарии и окончательно освободить ее — сие уже труды невеликие. Разбитые части легко могут быть уничтожены после в короткое время.

9. На всё сие потребен месяц. Нужно только беречься адских козней разных теорий».

Не менее поучительной оказалась и другая беседа в присутствии нескольких свидетелей, о которой Клинтон писал в Лондон одному из своих друзей:

«Сей час выхожу я из ученейшей Военной Академии, где были рассуждения о Военном Искусстве, о Аннибале, Цезаре, замечания на ошибки Тюрена, Принца Евгения, о нашем Мальборуке, о штыке и пр., и пр., Вы, верно, хотите знать, где эта Академия и кто профессоры? Угадайте!

Я обедал у Суворова. Не помню, ел ли что, но помню с восторгом каждое его слово. Это наш Гаррик[49], но на театре великих происшествий. Это тактический Рембрандт: как тот в живописи, так сей на войне — волшебники.

Боюсь только, чтобы он не занемог нашим сплином, но от богатства побед. И этот умнейший муж вздумал меня уверять, что он ничего не знает, ничему не учился, без воспитания и что его по справедливости называют Вандалом.

Наконец, остановил я его сими словами: "Если вам удастся обманывать нас, ваших современников, то не удастся обмануть потомков. Впрочем, и в самом потомстве останетесь вы Иероглифом".

Он замолчал, стал корчить лицо, кривляться, делать невероятные гримасы и проч.».