Суворов

Сам Суворов оценивал свое состояние гораздо серьезнее. «Огневице (лихорадке. — В. Л.) моей 17 дней, и 11 последних я на чистом голоду, даже малейшая крупица хлеба мне противнее ревеню. 2-е, почти годовой кашель мне здесь умножился непрестанным, томные кишки подвело, — диктует он 11 февраля письмо племяннику. — Всё тело мое в гноище, всякий час слабею, и ежели дни чрез два то же будет, я ожидать буду посещения Парков[51] ближе, нежели явиться Всемилостивейшему Монарху».

Он борется с болезнью постом и молитвой. Диктует «Канон Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу»: «Отверзаю уста моя к пению славы и милосердия Твоего, Господи, испытываю сердце и душу мою, и вем, яко ни едино слово довольно к пению чудес Твоих. Но ты, яко Человеколюбец, не возгнушайся моих словес и услыши мя вопиюща: Помилуй мя, Боже, помилуй мя!.. Воздевая к Тебе, Богу моему, руки мои, поклоняюся Тебе сокрушенным сердцем и чистою совестию Создателю моему. Верую и исповедую, яко Ты еси Искупитель мой, и несомненно ожидаю от Тебя спасения моего. Вручаю Тебе душу мою и тело, причти меня угодником Твоим. Сего единаго у Тебя прошу и молю, да обрящу. Се на умоление предлагаю Тебе, Господи, Матерь Твою Пречистую и всех от века Тебе угодивших, молитва их у Тебе много может, приими ходатайство их за меня недостойного; не вем уже, что более Тебе изрещи: Твой есмь аз, спаси мя! Аминь».

М.Г. Жукова, публикуя суворовский канон, отмечает, что он написан под несомненным влиянием Великого покаянного канона христианского теолога преподобного Андрея Критского (около 660 — 740): «Некоторые ирмосы почти дословно воспроизводят текст канона, другие были полностью написаны Суворовым, но также в духе высокого покаянного чувства».

Пока Суворов боролся со смертельным недугом, император писал ему сердечные письма. «Князь Александр Васильевич! — говорилось в письме от 29 февраля. — С крайним сожалением вижу Я из донесения вашего от 20/9 сего месяца, что здоровье Ваше продолжает быть разстроенным. Надеюсь, что воздержание и терпение Ваши, а притом и доктор Мой возстановят Вас по прежнему и доставят Мне скорое удовольствие Вас видеть здесь. Прощайте, до свидания. Уповайте, яко и Я, на Бога».

Больной полководец постоянно думает о минувшей кампании. 7 марта он диктует по-французски письмо барону Гримму:

«Я шаг за шагом возвращаюсь с другого света, куда меня едва не утянула неумолимоя фликтена[52] с большими мучениями. Вот моя тактика: отвага, мужество, проницательность, предусмотрительность, порядок, умеренность, устав, глазомер, быстрота, натиск, гуманность, умиротворение, забвение.

Все кампании различны между собой. Польша требовала массированного удара. В Италии потребно было, чтобы повсюду гремел гром…

Италия очищена, но о сю пору меня перегоняют в Швейцарию, чтобы там уничтожить. Эрцгерцог при приближении нового русского корпуса свою армию, на одну треть сильнейшую русской, бестрепетно уводит, не помышляя о возвращении. Русским же предоставляет удерживать все занятые пункты. Тогда неприятель, благодаря перевесу в силах, добился блестящих успехов.

Я был отрезан и окружен; день и ночь мы били врага и в хвост, и в гриву, брали у него пушки и бросали в пропасти за неимением транспорта. Враг потерял в 4 раза больше нас. Мы везде проходили с победой и соединились в Куре… От Эрцгерцога не ждал я более ничего, кроме разговоров да зависти, посему вызвал к себе цюрихские русские войска из Штафхаузена (Римского-Корсакова. — В. Л.) и отправился на отдых в Швабию, Аугсбург.

Итак, гора родила мышь. Мы поначалу в Пьемонте столь были благоразумны, что молва о сем до Лиона дошла, а то и до Парижа, коий к Крещению я бы призвал к ответу.

Да не до Франции стало — кабинет (австрийский. — В. Л.), ни военного, ни мирного искусства не ведая, в лукавстве и коварстве погрязнув, заставил нас всё бросить и отправиться по домам. Последняя его пражская хитрость вот какова была — меня вернуть и заставить войти во Франконию, на тех же основаниях, что и в Швейцарии. Я заявил, что выполню сие не прежде, чем увижу воочию под знаменами своими 100 000 человек.

Поистине, никто не выиграет больше, чем Англия, от продолжения войны…

Нидерланды потеряны, но возвращены обратно Милан, Тоскана и Венеция, завоеваны Романья и, главное, Пьемонт, — увидите ясно, что Австрия соделалась в три раза сильнее, нежели прежде была, для совместной с Англией войны».

Очерк минувшей кампании предельно краток и точен, перспективы продолжающейся войны очевидны. «Он читал в будущем, — резюмирует Фукс, приводя слова Суворова, сказанные им после получения повеления возвращаться с войсками домой: — "Я бил французов, но не добил. Париж — мой пункт, беда Европе!"».