Суворов. Чудо-богатырь

— Я с этим не спорю… Лучшее доказательство вот то, что он сначала наговаривал на австрийского императора и на барона Тугута, а теперь стоит за возобновление союза с Австрией, а почему? Потому, что он добился, чего желал: помолвил своего сына с владетельной принцессой… Я не удивлюсь, если не сегодня-завтра этот разнузданный солдат выступит претендентом на престол одного из государств Европы… Ведь он во всем подражает Юлию Цезарю. «Цезарь — мой учитель», — всегда говорит Суворов. А учитель начал свою карьеру солдатом и кончил императором.

Слушавший этот разговор государь сначала улыбался, при последних же словах графини брови его сурово сдвинулись и на лбу появились зловещие складки.

Казалось, если цель еще не достигнута, то близка к достижению. Приятельницы торжествовали, и граф Пален возвращался домой довольным собою и своими клевретами.

В то время когда в Петербурге друзья и враги генералиссимуса успешно работали каждый в своем направлении, сам Суворов собирался к выступлению из Праги в поход, в Россию.

Деятельно готовился он к обратному походу, но вести ему войска домой было не суждено… Дни его были уже сочтены… Предчувствие старика, говорившего о новом своем звании генералиссимуса: «Чин слишком велик, он придавит меня» — оправдались.

Еще в Кончанском здоровье Суворова пошатнулось, и болезни все чаще и чаще стали посещать закаленного в боях воина. Призыв государя и новый поход поднял дух и силы генералиссимуса, но с окончанием кампании наступила реакция. Суворов стал болеть и хиреть, в особенности после швейцарского похода: старые раны начали напоминать о себе все больше и больше, особенно на ноге, которая до того разболелась, что он не всегда мог надеть сапог. Кашель усиливался, и чего прежде генералиссимус не ощущал, к чему был нечувствителен — холод стал донимать его.

Болезнь, однако, не изменила его режима. По-прежнему окатывался он холодной водой, ходил налегке и на настояния врачей изменить образ жизни не обращал внимания.

Наконец настал день выступления русской армии в пределы России, а генералиссимус был настолько слаб, что не мог сесть на коня и принужден был ехать в карете.

С грустью провожали его друзья, прощаясь с ним; княгиня Анжелика, Александр и Вольский не могли удержаться от слез.

— Будьте счастливы, друзья мои, молитесь обо мне, я не жилец больше на этом свете, — говорил Суворов, крестя и целуя обитателей замка княгини Анжелики.

С трудом доехал генералиссимус до Кракова. Здесь болезнь окончательно свалила его в постель и заставила приняться за лечение. Он сдал командование армией Дерфельдену и отдал по армии последний свой прощальный приказ, в котором благодарил «чудо-богатырей» за их службу, труды и беззаветную храбрость и завещал им и впредь также служить царю и отечеству.

Ему не суждено было больше увидеть своих чудо-богатырей, и они его больше не увидели.

Судьбе не угодно было свести на ратном поле двух величайших военных гениев. В то время когда больной Суворов покидал Краков, Наполеон Бонапарте, будущий император и победитель половины Европы, торопился в Италию…

С трудом дотащился больной генералиссимус до своего Кобринского имения и здесь слег окончательно. В Петербург он написал, что выезжает через 10 дней, но пришлось пробыть значительно дольше.

Глава XLIV

Русская армия давно уже вступила в пределы отечества и отдыхала на своих местах, а генералиссимус все еще лежал в постели в своем Кобринском имении, не будучи в состоянии двинуться в дальнейший путь. Здесь болезнь его выразилась в новых, не бывших еще симптомах. Сыпь и вереда, сперва показавшиеся на верхней части его тела, стали распространяться, ноги стали пухнуть, старые раны открываться и гноиться. Долгое время генералиссимус лечился одною только диетою, но вскоре был принужден обратиться и к медицинской помощи и пригласить к себе двух местных врачей.

Еще при въезде Суворова в пределы России бывший при нем неотлучно Багратион поехал с донесением к государю, и в Кобрин скоро прискакали князь Аркадий с лейб-медиком Вейкартом, посланным императором.

Трудно было ладить лейб-медику с упрямым больным. Не хотел он исполнять докторских предписаний.

— Мне нужна изба, молитва, баня, кашица, квас, — отвечал Суворов Вейкарту на упреки за непослушание, — ведь я солдат.

— Ваше сиятельство не солдат, а генералиссимус, — отвечал доктор.

— Правда, но солдат с меня пример берет.

Такие пререкания происходили довольно часто между больным и доктором. Наконец Вейкарту удалось осилить упрямого старика, и состояние здоровья генералиссимуса стало улучшаться.

Милостивое расположение государя к Суворову было неизменно, Павел Петрович по-прежнему продолжал осыпать знаками внимания своего знаменитого полководца, и такое расположение государя благополучно влияло на ход болезни. Ростопчин писал ему, что все с нетерпением ждут его, что он жаждет момента поцеловать его руку.

Последние приятные новости о готовящейся торжественной встрече в Петербурге привез ему Милорадович.

Добрые вести действовали на больного возбудительно, крепили его дух.