Суворов и Кутузов (сборник)

Суворов круто обернулся. Весело спросил:

– Что, отдохнул, ваше благородие?

– Отдохнул.

– Ну, пойдем еще поработаем. А я цветочков набрал – вишь какая прелесть! – показал он на пышный букет розовых, фиолетовых и белых астр.

Потом вынул из кармана черепаховую, отделанную золотом табакерку с портретом Екатерины – подарок императрицы – и посыпал нюхательным табаком цветы. Понюхал. Покачал от удовольствия головой:

– Приятно! На, понюхай!

Столыпин понюхал, чихнул и, улыбаясь, пошел вслед за фельдмаршалом к дому.

Вечером, умываясь на ночь, Суворов позвал Столыпина:

– Мальчик!

– Чего изволите?

– Завтра – суббота?

– Так точно, суббота!

– Пушки не боялись бы лошадей!

– Слушаю-с!

Больше спрашивать невозможно: нужно сообразить самому.

Столыпин в раздумье вышел из спальни: как бы не напутать, правильно отдать приказ.

Когда фельдмаршал говорил: «Патроны не мочить!» – это значило, что будет ученье на реке – переходить реку. Но «пушки не боялись бы лошадей»? Столыпин послал вестового за дежурными подполковниками – Каменевым по кавалерии и Тихановским по пехоте.

Через некоторое время подполковники явились. Столыпин передал им слово в слово приказ фельдмаршала. Стали думать сообща: что бы это могло значить? Предполагали, строили разные догадки.

Наконец Столыпин сказал:

– Вспомните, господа, первое ученье колоннами. Пехота училась против кавалерии. Потом артиллерия против пехоты. Но кавалерия против артиллерии еще не училась. Я думаю, так и должно: ученье артиллерии против кавалерии.

– Похоже, – согласились подполковники.

– Как пушки запалят, я взойду в спальню, будто бы за чем-либо. Ежели мы ошиблись, Александр Васильевич тотчас же спросит: что за пальба? Ежели мы поняли верно, он станет продолжать свою работу.

На том и порешили.

На следующий день, как только загремели пушки, Столыпин с тревогой вошел к фельдмаршалу.

Тот сидел у стола – что-то писал. Увидев вошедшего адъютанта, Суворов приставил два пальца к губам – это был знак: все правильно, все хорошо!

IV

Фельдмаршал Суворов кончал подписывать бумаги, собираясь ехать к войскам.

– Ваше сиятельство, вас дожидаются, – доложил адъютант Столыпин.

– Кто?

– Из Петербурга.

– Фельдъегерь от царицы?

– Никак нет. Фазан, – улыбнулся Столыпин.

Суворов, поморщился: опять какой-либо родовитый шалопай прискакал выслуживаться при штабе фельдмаршала. Благо войны нет.

– Красив?

– Не приведи Бог! Весь в атласах и шелках. И завит, как пудель…

– Добро! Я ж его возьму с собою на ученье!

Суворов бросил перо, встал, надел каску, вышел.

В приемной его ждало что-то цветистое.

Зеленый атласный кафтан, коричневый шелковый камзол, желтые шелковые чулки, башмаки с золочеными пряжками, с красными каблучками.

«Фазан. Настоящий фазан!»

А из нарядной чужеземной рамки гляделось обыкновенное русское лицо – широкие скулы, нос пуговкой. Глаза голубые, упрямые.

«Вроде как не из глупых…»

Увидев Суворова, франт вскочил, взмахнул красной шляпой, низко склонился. С головы на пол посыпалась пудра.

– Как звать?

– Алексис Мещерский.

– Из каких Мещерских? Покойного князя Ивана сын?

– Да.

– А, очень рад. Отец был моим командиром. Достойный человек. Очень рад!

Суворов обнял его. Потом, не выпуская из объятий, чуть откинулся назад, разглядывая в упор:

– Каким фасоном повязан галстук?

– Эпикурейским.

– А сколько фасонов знаешь?

– Сорок…

– Пудра-то – заграничная?

– Парижская.

– Давно вернулся?

– Месяц назад.

– Кто посылал?

– Дядя Митрофан.

Суворов отпустил его. Прошелся по комнате.

– Помилуй Бог, этот может. Отец – вояка, дядя – гуляка! – Остановился, смерил еще раз с головы до ног: – Служить?

– Хотел бы.

– При штабе?

– При вас.

– Начнем с пехоты. Ступай переоденься, Алешенька!

Фазан удивленно поднял брови: что, он разве плохо одет?

– Я одет. Я готов…

– А готов, так идем! Только чур – не отставать. Каждая минута дорога!

И Суворов вышел.

– Александр Васильевич фазанчика пошел крестить, – хихикали штабные, глядя им вслед.

День был жаркий. На дороге пыль – как перина.

Суворов в сапогах быстро шел по самой середине улицы. Фазан едва поспевал за ним на своих красных каблучках. Недоумевал: куда же так далеко ведет?

А фельдмаршал шел, все время поучая:

– Военный шаг – аршин. В захождении – полтора аршина!

И припечатывал, как на церемониальном марше. Пыль летела во все стороны.

Фазан чихал, сморкался от пыли, но терпел. Пот тек по лицу, по затылку. Пробовал вытереть – больше размазал: пыль смешалась с пудрой. Башмаки посерели, золоченые пряжки потускнели.

А Суворов без устали шагал и без устали говорил:

– Возьми себе в образец героя древних времен. Наблюдай его, иди за ним вслед. Поравняйся, обгони – слава тебе!..

Поравняться со старым фельдмаршалом – где там! Алексис старался хоть не отставать: ковылял на высоких каблуках, придерживал ерзавшую на голове шляпу, поглядывал по сторонам – куда идут? Скоро ли конец?

Но конца не предвиделось.

Давно прошли все улицы. Шли по дороге, по полям, напрямки. Прыгали через канавы, перелезали через плетни.

Алексис потерял несколько пуговиц из разных частей костюма, оторвал карман.