Суворов и Кутузов (сборник)

До седого волоса осталась любовь к рифме.

А за рифмой уже мелькали и строчки.

– Аркашенька, сынок, возьми карандаш, запиши! – высунул из полотенца голову Суворов.

Аркаша, который у стола пил чай (тоже собирался ехать с папенькой к авангарду), послушно взял карандаш и бумагу.

– Пиши:

Es lebe Sabel und Bajonett:
Keine garstige Retraite!
Erste Linie durchgestochen,
Andere umgeworfen,
Reserve nicht halt,
Weil da Bellegarde und Kray der Held,
Der Letzte hat Suvorov…[111]

А дальше – стоп! Нет рифмы к слову «Suvorov».

Александр Васильевич рассеянно выглянул в окно. Казак Ванюшка вел с водопоя коней.

– Некогда. Надо ехать!

И продиктовал:

Den Weg zu denen Siegen gebannet.[112]

– Хорошо и так, без рифмы! Перепиши чистенько – надо немедленно послать папе Меласу!

Суворов с казаком Ванюшкой верхами стояли впереди густой цепи Багратионовых егерей, которые залегли по обеим сторонам дороги из Поццоло-Формигаро в Нови. Меньше чем в полуверсте, также на огородах, среди гряд капусты, чесноку и луку, лежали синие мундиры французских стрелков. За ними белели стены и башни городка Нови.

Пули жужжали. Конь переступал ногами и дергал головой, как от оводов, но Суворов не обращал внимания. Он спокойно смотрел в зрительную трубу. Ему хотелось узнать, все ли силы Жубера здесь или нет.

Бесспорно, в Нови много войск. Из-за городских стен то тут, то там подымается едва заметный сизый дымок, – солдаты расположились на открытом воздухе, готовят пищу. Справа от Нови, среди гор, клубилась пыль. Очевидно, в лощине по дороге передвигалась пехота или кавалерия. В горах то и дело раздавались ружейные выстрелы. Эхо множило их. Было ясно: эти зеленые склоны Апеннин полны жизни.

– Разве их, чертей, в горах всех усмотришь? Это не то что мы, в долине: все как на ладошке…

– Александр Васильевич, гляньте, гусары! – встревоженно зашептал сбоку Ванюшка.

– Где? – повернул трубу в его сторону Суворов.

– Слева. Хотят, видно, из-за рощицы подкрасться к нам.

– А, да, верно! Только шалишь, брат, не поймаешь! Да и свои в обиду не дадут!

Действительно, от Поццоло-Формигаро, где среди мушкатерских батальонов остались начальник авангарда князь Багратион, Андрей Горчаков и Аркаша Суворов, уже отделилось два взвода драгун Карачая для защиты Суворова.

Суворов еще раз спокойно осмотрел Нови, ближайшие к городу высоты и не спеша поехал к своим. Французские пули сопровождали его.

Мушкатеры восторженно смотрели на своего любимого фельдмаршала, на своего Дивного. Восхищалась его храбростью:

– Вишь, едет, ровно и не под пулями…

– А чего ему: он заговорен. Его пуля не берет!

– Не бреши! При мне под Кинбурном ранили в руку. Не боится ничего, не так, как ты, это верно!..

А Суворов уже громко отдавал приказания батальонам, которые стояли наготове, без палаток, ружья в козлах:

– Получить из обоза палатки. По одной на роту. Покуда дело, хорошо еще лоб нагреет. Ишь, как припекает! Артельные, варить кашу! Провиантские, уксус для воды чтоб был!

Обо всем и за всех думал Александр Васильевич.

IV

Неустрашимый Жубер по храбрости – настоящий гренадер, а по своему знанию дела и военным способностям – отличный генерал.

Бонапарт

Совещание тянулось уже семь часов подряд, и все же французский главнокомандующий не мог прийти ни к какому решению.

Утром, выехав с генералами на высоту у Нови, Жубер при ярком солнечном свете мог отчетливо рассмотреть русско-австрийские войска Суворова. Они стояли в долине между реками Бормида и Скривия. Их было очень много.

Не хотелось соглашаться с генералом Сен-Сиром, но, пожалуй, он был прав: походило на то, что Мантуя действительно пала, как об этом шептались в армии, и что Край со своим корпусом присоединился к главным силам Суворова.

Обстоятельства складывались чрезвычайно плохо. Вся уверенность в победе, с которой Жубер летел сюда из Парижа, сразу поколебалась.

Жубер решил посоветоваться с генералами, что делать.

Он приказал адъютантам очистить небольшой домик, который прилепился тут же, на склоне высоты. Окна домика выходили вниз, на долину.

Хозяин, толстый глазастый итальянец, сначала не хотел и слушать адъютанта, который велел ему убраться с семьей из дома. Но как только по знаку адъютанта к ним подскакали гусары конвоя, хозяин тотчас же сменил гнев на милость.

– Si fara, si fara![113] – испуганно кричал он, вертясь вьюном в кругу гусар, которые с веселыми лицами напирали на него своими резвыми лошадками.

Через несколько минут хозяева, забрав детей и кое-какие пожитки, потащились с проклятиями в хлев, стоявший чуть пониже дома, на дороге в Пастурану.

Жубер, Моро, начальник штаба Жубера генерал Сюше, генерал Сен-Сир, командующий правым флангом, и генерал Периньон, командующий левым флангом, подъезжали к дому.