Суворов и Кутузов

– Ну, вот и увидались. Тридцать лет вместе с ним служили! – сказал Суворов адъютанту, садясь в кибитку. – Ну прощевай, друг. Прощайте, милые люди! – замахал он каской.

Еще секунда, и кибитка умчалась. Станционный смотритель стоял верстовым столбом – не мог прийти в себя.

– Ну чы ж не дурный ты? – трясла мужа за рукав Оксана. – Фастался, говорыл: «Я знаю, какой Суворов!» Ничего ты не знал, брехал тилькы. Ось я теперычкы так знаю, який Суворов!

II

В Тульчине еще все спало, когда Столыпин вышел из дому. Вчера вечером Александр Васильевич, отпуская его на квартиру (Столыпин квартировал отдельно, в центре местечка), велел адъютанту прийти сегодня пораньше: Суворов собирался опять диктовать свою «Науку побеждать».

В Тульчине у фельдмаршала нашлось много работы. Прежде всего Суворов принялся за самое важное – за ученье. Он хотел переучить все вверенное ему войско на суворовский лад.

Устав нужно знать, но не держаться его, «яко слепой стены», как верно наставлял великий полководец Петр I. Главным в ученье Суворов считал закалку. Надо приучить солдата идти на опасность, действовать решительно, развить настойчивость и упорство.

Суворов всегда говаривал: «Солдат ученье любит, лишь бы кратко и с толком».

Его ученье – сквозные атаки, штурм и оборона укреплений, прицельная стрельба – продолжалось каждый раз не более полутора часов, надоесть не могло.

Словесное ученье было просто, толково и живо изложено. К тому же солдатам очень нравилось, что фельдмаршал сам непосредственно говорит с ними.

Старые, любимые полки Суворова, с которыми он громил турок при Фокшанах и Рымнике, брал Измаил и Прагу, как, например, Апшеронский и Фанагорийский, остались в Литве у Репнина.

Правда, некоторым из здешних полков приходилось раньше служить под командой Суворова и они были знакомы с суворовской тактикой, но большинство полков знало лишь устаревшую австрийско-прусскую линейную.

И когда на днях на ученье Суворов, желая проверить людей, вдруг направил своего коня на одну роту и строй не расступился перед ним, он остался чрезвычайно доволен:

– Молодцы! Подвижная крепость, помилуй Бог! И зубом не возьмешь!

Александр Васильевич повторял это и в другой роте, но там его ждала неприятность: ротный командир приказал дать дорогу фельдмаршалу.

Суворов взбеленился.

– Под арест немогузнайку! Он зачумит мне всю армию! – кричал фельдмаршал.

«Немогузнайка, лживка, лукавка, двуличка» – то есть леность мысли, страх ответственности, уклончивость – все это были враги, с которыми Суворов вел в своей армии борьбу не хуже, чем с неприятелем в поле.

Приняв новые полки, незнакомые с его тактикой, Суворов поверял всех, и солдат и офицеров.

– Что такое ретирада? – спросил он у молодого поручика.

– Не знаю, ваше сиятельство!

Услышав нелюбимое, запрещенное в суворовских полках «не знаю», Александр Васильевич сразу сморщился. Но поручик вдруг прибавил:

– В нашем полку этого слова я не слыхивал!

Суворов просиял.

– Хороший полк, помилуй Бог! Очень хороший. В первый раз немогузнайка доставил мне удовольствие. Молодец, ваше благородие! Ты – русский! – хвалил он удивленного поручика.

Генералов, которые служили прежде с Суворовым, нашлось в Тульчине два-три человека, но Суворова это не смущало. От генералов он требовал следующего: «Был бы первое – деятелен, второе – наступателен, третье – послушен».

За многолетнюю боевую практику у Суворова накопилось достаточно опыта. Александр Васильевич тщательно, годами обдумывал каждое положение. Теперь оставалось собрать все мысли о военном искусстве воедино, соединить теорию и практику.

И он приступил к этому.

«Наука побеждать» делилась на две части. Одна – «вахтпарад» – для начальников: как проводить ученье.

Другая – «словесное поучение» – для солдат.

Словесное поучение говорил перед фрунтом командир. Оно рассчитано было на то, что солдат неграмотен, и потому должно было часто повторяться, чтобы люди могли запомнить его наизусть.

Вчера окончили записывать «вахтпарад» и начали «словесное поучение». Сегодня Александр Васильевич хотел продолжать диктовку.

Вторым важным делом в Тульчине оказалось благоустройство войск.

В сырых казармах цвела плесень, бань не было и в помине, воду солдаты пили скверную. В каждом полку валялись по госпиталям десятки людей.

В 1791–1792 годах Суворов застал такую же картину в Финляндии: в двух госпиталях насчитывалась тысяча больных. Госпиталей Суворов не любил и никогда не принимал внутрь никаких лекарств.

– Минералы и ингредиенции не по солдатскому воспитанию, – говорил он.

По его мнению, самое важное для здоровья солдата – сполна и в срок получить положенное довольствие.

Когда в полку оказывалось много больных, Суворов тотчас же назначал следствие.

В Финляндии эта мера родила Суворову много врагов. Но количество больных в двух госпиталях быстро снизилось с тысячи до сорока человек.

То же нашел Суворов и на юге.

Здоровое жилье, нормальная пища, чистота солдата лучше действовали, чем невежественные лекари.

– Перестань обогащать Харона![82] – сказал Суворов лекарю, у которого в части была большая смертность.