Суворовец

– Кажись, затихли, – высунув голову из кустов, Никодим Иваныч прислушался, всматриваясь в ночную тьму, разгоняемую лишь оранжевой дрожащей луной. – Ну? В соседнюю деревню? Или плот будем вязать?

Алексей глянул на звезды и отрицательно покачал головой:

– Нет. Плот мы два дня вязать будем. И плывет он медленно – заметят и враз догонят. Мы, Никодим Иванович, в деревню пойдем…

– Эвон ты меня как! С «вичем»! – растроганно бросил старый солдат. – А я ведь из простых, из крепостных…

– Так и я не из графьев буду, – Ляшин засмеялся и стал осторожно подниматься по круче. Затем свернул. Туда, откуда только что бежал.

– Что ты, что ты, Леш, – зашептал-запричитал Никодим. – Нам бы нынче в другую сторону.

– Не, Иваныч, мы в старую деревню вернемся. Там ведь думают, что нас прогнали. Да и лодку я уже присмотрел. И нашел весла.

– Они что? – шагая позади след в след, не поверил старый воин. – Весла в лодке оставили?

– Да не весла, нет. Просто, если от мостков две доски оторвать… Вот и весла!

– Правильно! Эх, нам бы скорей на тот берег… Там-то уж я все знаю.

– Да помню, помню, рассказывал…

На том берегу Дуная, недалеко от монастыря Негоешти, стоял Астраханский пехотный полк, в котором и служил Никодим Иваныч Репников. Полк уже был славен – в одной из первых битв под Хотином в июле одна тысяча семьсот шестьдесят девятого года командир полка полковник Гудович во главе одного из батальонов отразил атаку превосходящих сил турок, а потом, в Рачевском лесу с тем же батальоном собрал бежавших с поля боя солдат и атаковал девятитысячную армию какого-то там паши! Атаковал успешно.

Вот и мостки. Вот и лодки… Ветер стих… Не почуяли бы собаки! Нет… Тихо, спокойно все! Спите, спите, ребята. Почивайте на лаврах. Прогнали воров, чего уж…

Стараясь не шуметь, Ляшин оторвал от мостков доску… Никодим Иваныч – вторую. Оба уселись в лодку, погребли досками – проворно и вполне себе умело. Еще бы! Сказывался галерный опыт.

Мигали в черном небе звезды. Плескала на плесе волна. Лодка с беглецами быстро приближалась к противоположному берегу. Никем не замеченная… Хотя…

Однако вот ведь уже и берег! Камыши, рогоз… песочек… Оп!

– Стой, кто идет? Стой, стрелять буду!

– Да свои мы, братушки! Из плена бежали.

– Турецкий волк тебе братушка! Видали мы таких своих. А ну, руки в гору!

– Да мы… да я… да меня сам командир, сам Гудович знает! Репников я. Никодим Иванов сын. Из третьего батальона. А ротный мой капитан…

* * *

Слава богу, разобрались к утру ближе. Не шмальнули сразу. Да и вспомнили многие Никодима. Обрадовались – жив, старина! Усадили к костру, налили ушицы, расспрашивали:

– Где же тебя столько времени-то носило?

– Ой, братцы! Посейчас расскажу – не поверите!

На третий день, после всех допросов-расспросов, «мещанин Ляшин Алексий Васильев сын» был зачислен в состав третьего батальона второй роты Астраханского ее величества государыни Екатерины Алексеевны пехотного полка. По собственной воле, на должность простого солдата. И – по поручительству старого солдата Репникова.

Вроде недавно все и было… А кажется будто очень давно! Галера эта… турки… Бояна…

* * *

– …Я свободен! Словно птица в вышине-е-е…

Проснувшись, Ляшин снова запел, затянул песенку «Арии». Фальшиво, да зато – от души или, скорее, с тоски, что ли…

В простом крестьянском сарае, в селении у Арджеши, пленник содержался один. Рядом, в таком же сарае, как помнил Алексей, разместили пленных турецких офицеров из числа сипахов и левенды. Незнамо, как там рядом, у турков, а это вот – так себе узилище, хлипковатое, дверь можно вышибить на раз! Разбежаться, да ногою… Можно. Только вот зачем? Еще больше на себя подозрений вызвать? Часового, опять же, подставить. Да и…

Молодой человек неожиданно усмехнулся, вспомнив вдруг Суворова. Последний его наказ. Вернее, задание…

Так, может, пока и к лучшему все?

Вдалеке, за Дунаем, вдруг послышалась артиллерийская канонада… Где-то снаружи вдруг вскинулись, залаяли псы. Яростно так, словно на чужого. Перелаивались, от двора к двору. Волки забрели, что ли? Эти могут. Ягнят уже не раз утаскивали.

– Стой, кто идет?

Нет, не волки! Эвон, часовой-то – бдит! Судя по голосу, молодой еще совсем. Интересно, из какой роты?

– Стой, стрелять буду! Кому го…

А вот уже совсем нехорошо! Прямо сказать – плохо. Кто-то торопливо заткнул часовому рот… Нож? Или…

Вроде бы чуть притихший собачий лай вдруг снова усилился, послышался топот копыт, чьи-то гортанные голоса, крики…

– Алла-и-и-и!

Турки! Черт побери! Турки… Снова налет! Ну, так а почему бы и нет? Война же.

Слышно было, как сбили с соседнего сарая засов, как обрадовались, признав своих, узники-офицеры. Где-то совсем рядом, на чьем-то подворье, истошно завизжала свинья, заблеяли овцы… Ну, свиньи-то мусульманам без надобности, а вот овец приберут. Обязательно парочку прихватят – хоть какой рейд.

Оп-па!

Хлипкая дверь сарая резко распахнулась! В проеме возникла рослая фигура с пылающим факелом и обнаженной саблей – сипах!

Взмахнув саблей, сипах что-то прокричал по-турецки… Типа – выходи, друг!

Что ж… И впрямь – не сидеть же? Не выйдешь, так вытащат.