Суворовцы

По моим расчётам, отсюда до ивы должно было быть всего шагов сто — сто двадцать. Пройдя это расстояние, я остановился и начал оглядываться по сторонам. Вокруг стояли ёлки, ивы нигде не было видно. Прошёл ещё небольшое расстояние, но найти иву так и не сумел.

Долго смотрел на меня лейтенант. Наконец махнул рукой и сказал:

— Суворовец Паичадзе, совершенно ясно, что вы не знаете, что такое азимут.

— Дайте мне ещё немного времени, товарищ лейтенант.

— Я-то дам вам время, но вот в бою враг дожидаться не будет. Допустим, он отступает. Наша задача состоит в том, чтобы как можно быстрее догнать и уничтожить его. Как вы думаете, сумеем мы выполнить боевую задачу, если собьёмся с пути?

Я сдаваться не хотел и продолжал упорно смотреть на компас, но, как ни старался, ничего не мог понять.

«Должно быть, проворонил иву», — подумал я и вернулся назад. Но ива как в воду канула.

Какой-то суворовец громко кашлянул, другой что-то буркнул. Я отчётливо расслышал его голос, но уши, впрочем, не только уши, а и всё тело, от головы до пяток, так у меня горело, что я не разобрал слов.

Наконец суворовцы не выдержали и начали посмеиваться. Понятно, они смеялись над моим незнанием. Задыхаясь от злости, я снова пошёл вперед, потом вернулся, но иву никак не мог найти.

— Товарищ Паичадзе, достаточно! Вы понятия не имеете, что такое азимут, — сказал мне лейтенант, потеряв терпение.

— Как не имею понятия, товарищ лейтенант! Вы не думайте, что я хочу оправдаться, но меня сбил с толку этот проклятый компас.

— Случается, — с иронией проговорил лейтенант и, немного помолчав, спросил — Вы теперь-то хоть поняли, какое значение имеет в бою азимут?

— Как не понять! Понял.

Товарищам я тоже сказал, что меня подвёл этот самый компас..

Мне никто не возражал, но по улыбкам было видно, что доводы мои «не доходят».

На другой день у нас был поход. Как всегда, лейтенант шёл впереди, а мы следовали за ним. Мы очутились у болота, а рядом, по берегу, вилась узкая тропинка. Мы все думали, что пойдём по тропинке. Но наше предположение не оправдалось. Лейтенант шагнул прямо в болото, приказав нам идти следом. Попробуй-ка ослушаться и не выполнить приказ — лейтенант смотрит вперёд, но видит решительно всё, что происходит за его спиной. Мы увязали в чавкающей грязи, с трудом передвигались, нащупывая ногами кочки, а он как ни в чем не бывало шёл вперёд, ускоряя темп, не оглядываясь и всё время приговаривая:

— Шире шаг, не отставать!

Кое-как выбрались мы на берег. Я решил, что теперь уж конец нашим мучениям, можно передохнуть. Но лейтенант скомандовал:

— Бегом марш! — и мигом сорвался с места, словно соревнуясь в кем-то в беге.

Я бежал, но что со мной было! В ботинках хлюпала вода, одежда промокла насквозь, тело ныло от усталости. Мы долго шли по лесу, переправились вброд через две реки и наконец по скалам взобрались на вершину высокой горы.

На привале я всё-таки не удержался и спросил:

— Товарищ лейтенант, разве не лучше было бы пойти нам от заболоченного места по тропинке? Скорее бы пришли, не вымокли и не устали бы.

— Ну конечно, — ответил лейтенант.

— Так для чего же нам было лезть туда? — воскликнул кто-то из суворовцев.

— Пока я вам отвечу, вы постарайтесь вспомнить, чьи слова: «Трудно в ученье — легко в бою».

— Суворова! — одновременно ответило несколько голосов.

— Так вот вам трудность в ученье.

Смирнов сказал правду

Во время вечерней поверки лейтенант всё расхаживал перед строем. Это он делал всегда, когда бывал взволнован. Видимо, он хотел что-то сказать и ждал, когда кончится поверка.

Суворовцы смотрели на него не сводя глаз. Я же избегал его взгляда.

Когда дежурный офицер скомандовал: «Разойтись!» — лейтенант приказал нашему отделению остаться на месте и обратился к нам:

— Суворовцы, сегодня на собрании офицеров генерал мне сказал, что несколько дней назад во время строевого смотра он сделал замечание суворовцу Твалчрелидзе, с которым встретился в парке в воскресенье. Приветствуя генерала, Твалчрелидзе поднял руку по-пионерски да вдобавок повернулся через правое плечо. Кто из суворовцев назвался чужим именем и скрыл от меня это происшествие? Пусть выйдет и скажет.

Никто не выступал вперёд. Впрочем, кто же мог выйти, кроме меня! А меня будто сковала какая-то неведомая сила. Вытянувшись в струнку, я в упор смотрел в затылок Смирнову. Он стоял неспокойно, видимо в ожидании того, что вот-вот я его хлопну рукой по плечу, чтобы он посторонился и дал мне выйти из строя.

— Итак, виновник не хочет сознаться, — сказал лейтенант, ещё раз обведя глазами всё отделение, и, как мне показалось, остановил взгляд на мне.

— Один из вас, — продолжал лейтенант, — совершил недостойный суворовца поступок — скрыл свою настоящую фамилию… Нечего и говорить, что это тяжёлый проступок. Но ещё хуже то, что у виновника не хватает смелости признать свою ошибку. Это уже трусость. А суворовец не должен быть трусом. Может быть, кто-нибудь знает обманщика?

Суворовцы молчали, поглядывая друг на друга. Всем хотелось узнать, кто совершил этот поступок.

— Разрешите доложить! — сказал Смирнов, подняв руку.