Суженый-ряженый

   Леша и Коля были закадычными друзьями сначала в детском саду, потом в школе. В восьмом классе они оба влюбились в новенькую девочку по имени Вера Лазарева. У нее были огромные серые глаза и лукавая улыбка сорванца, она отлично бегала, играла в волейбол, а математикой интересовалась больше, чем всякими девчачьими глупостями. Заметив преданные взгляды мальчишек, Вера всю лирику решительно пресекла, но взамен предложила им свою дружбу. Пожалуй, они даже обрадовались такому обороту дела и тут же приняли ее в свою компанию.

   Теперь это было неразлучное трио. Вместе учились, вместе прогуливали, вместе возились в гараже с древней "Победой" Лешиного папы. Абонементы на лекции в Эрмитаж и на концерты в филармонию Колина мама тоже покупала на троих. А следующим же летом Верины родители взяли друзей своей дочери в горы. Семья Лазаревых вообще страстно увлекалась альпинизмом. Покорив свою первую, совсем невысокую вершину, мальчишки тоже "заболели" горами.

   После окончания школы Коля по семейной традиции поступил в Академию художеств, а Вера и Леша в Политехнический. Теперь они проводили гораздо меньше времени втроем, но непременно хотя бы раз в год все вместе отправлялись в горы.

   На последнем курсе состоялась Верина и Лешина свадьба, а через полтора года Леша погиб. С тех пор Коля всегда был рядом с Верой, но только уже после Стасиного рождения он решился сказать ей, что любит ее, всегда любил, и готов ждать хоть всю жизнь, пока она будет готова выйти за него замуж.

   Слава Богу, так долго ждать ему не пришлось, и полгода спустя они поженились. Она только взяла с него слово, что никогда больше он не пойдет в горы.

   После очень тяжелых родов Вера не могла больше иметь детей, так что Стася осталась единственным ребенком в семье и единственной любимой внучкой у трех бабушек и трех дедушек.

   От девочки никогда не скрывали, кто был ее настоящим отцом, в то же время она всегда знала, что у нее есть настоящий отец. Ни в детстве, ни теперь у Тани даже мысли не возникало, что Николай Николаевич любил бы ее меньше, будь у него еще и собственные дети.

   Вопроса "Куда пойти учиться?" перед Таней никогда не стояло. Лет с десяти она точно знала: только в Академию художеств. И отнюдь не потому, что это вошло в семейную традицию, просто иного она себе не мыслила. "Ну конечно, у тебя же там папа!" -- говорили ей одноклассники, и она ужасно из-за этого комплексовала.

   На самом-то деле вопреки весьма распространенному мнению в данное учебное заведение поступают в основном благодаря своим способностям. Однако преодолеть инерцию мышления трудно, и школьные друзья не верили в то, что такое бывает.

   -- Не может быть, чтобы папа тебя не подстраховал! -- безапелляционно заявила ей Каролина Боберова, и во взгляде ее светилось понимание.

   -- В этом не было необходимости, -- возразила Таня. -- Он помогал мне готовиться, а потому был уверен, что я и сама справлюсь. Я, конечно, очень волновалась, но тоже была уверена...

   -- Ой, да брось ты! -- даже не дослушав, отмахнулась Каролина. Она-то не считала нужным скрывать, что ее подстраховывала мама.

   -- Никто даже не знал, что дочь Головина поступает в этом году, -- предприняла еще одну попытку Таня. -- В конце концов, у меня другая фамилия и даже отчество Алексеевна, а не Николаевна!

   -- О-ой! -- опять отмахнулась Каролина.

   Красноречивость как боберовской интонации, так и ее жеста отбила у Тани всякую охоту что-либо еще объяснять. Да и что такой скажешь?

   Между тем Николай Николаевич действительно никому не стал говорить о том, что поступает его дочь. Бог его знает, хранил бы он молчание или нет, если бы в состав экзаменационной комиссии не входила его давняя идейная противница. В принципе данное обстоятельство едва ли могло сыграть какую-то существенную роль, поскольку Таня была отлично подготовлена. С другой стороны, возникал вопрос: стоит ли вообще вмешиваться, коль скоро она и сама может справиться? По здравом размышлении Николай Николаевич решил, что, пожалуй, не стоит.

   Таня в самом деле справилась. Более того, она попросила отца и впредь держать нейтралитет, хотя прекрасно понимала, что в столь узком профессиональном кругу совершенно невозможно долго утаивать шило в мешке. Стремление дочери к самостоятельности, конечно же, вступало порой в противоречие с законной родительской гордостью Николая Николаевича, однако обещанный нейтралитет он стойко хранил.

   Войдя в квартиру, Таня сразу почувствовала весьма аппетитные запахи, доносившиеся из кухни. И пусть это жарились всего лишь купленные утром полуфабрикаты, она так проголодалась, что готова была признать их венцом кулинарного искусства.

   -- Привет, Стаська! -- весело пророкотал отец, появляясь из кухни с деревянной лопаткой в руке. -- Слушай, ну и жара сегодня!

   Шорты, майка и собранные в пучок волосы Николая Николаевича живо напомнили Тане вчерашний рассказ Захарова. Ее лицо осветилось радостной улыбкой.

   -- Привет, папочка! -- Скинув босоножки, она сунула ноги в изящные шлепанцы на каблучках, которые лишь условно могли называться домашними.