Суженый-ряженый

   -- Приехал отец, -- сообщила она в ответ на его невысказанный вопрос. -- Сожалеет, что предварительно не позвонил. Ситуация, конечно, несколько неловкая, однако он не ханжа, как он сам только что заявил, и признает за мной право на личную жизнь. Тем не менее у тебя, Глеб, нет никакой необходимости с ним знакомиться, то есть встречаться, потому что на самом деле...

   -- Тань, -- попытался вклиниться в ее монолог Захаров, -- по-моему...

   -- ...ты с ним знаком, -- не слушая его, договорила Таня.

   На лице Глеба отразилось удивление, а взгляд его непроизвольно метнулся к висевшей на стене фотографии. Со слов Тани он знал, что снимок был сделан во время своеобразного свадебного путешествия ее родителей, которые в молодости очень увлекались альпинизмом. И хотя почетное место на фото занимал горный водопад, при желании можно было разглядеть лица людей и даже уловить определенное сходство отца с дочерью.

   Взгляд Захарова лишь скользнул по уже знакомому снимку и снова вернулся к Тане.

   -- Я не знаю его, -- твердо сказал Глеб. -- И фамилия Амельченко мне тоже ни о чем не говорит. То есть не говорила, -- поправился он, -- в общем, ты поняла.

   -- Он погиб. -- Кивком Таня указала на старую фотографию. -- Примерно через полтора года. А снимал их мой будущий отчим. Его ты, Глеб, знаешь. Ладно, минут десять у тебя определенно есть. Позже я тебе позвоню, а сейчас... думаю, так всем будет проще, -- добавила она бесцветным голосом.

   Выслушав ее, Захаров вдруг предложил:

   -- Знаешь что, Тань? Давай поженимся.

   -- О Господи, Глеб, мой отец не только не ханжа, револьвера тридцать восьмого калибра у него нет и охотничьего карабина тоже нет. Так что расслабься.

   -- То есть замуж за меня ты выходить не хочешь? -- уточнил он.

   -- Глеб, я не только в своем уме, но еще и в трезвой памяти, -- насмешливо сказала Таня. -- Ладно, не бери в голову. Я тебе позвоню.

   На недвусмысленное замечание о своем уме и трезвой памяти Захаров ничего не ответил, но в его серых глазах вспыхнул мрачный огонь, а его чувственные губы искривила мефистофельская улыбка. Точь-в-точь как в том самом сне.

   Таня лишь секунду помедлила, однако дожидаться, пока он испепелит ее взглядом, не стала и вышла, прикрыв за собой дверь. Кухонную дверь она закрыла плотно, как бы давая понять и Глебу, и отцу, что их знакомство в ее планы не входит.

   Завидев дочь, Николай Николаевич нарочито бодро отрапортовал:

   -- Кофе сейчас уже будет готов. Правда, к завтраку у тебя ничего более подходящего, чем соленые крекеры и мед, нет. Но! -- Он поднял указательный палец вверх. -- Я предусмотрительно купил по дороге свежий французский батон. А еще привез тебе, Стаська, бабушкиного творога. Она его только вчера вечером сделала и очень обрадовалась, когда узнала, что я сегодня еду в город.

   -- Спасибо, я ей обязательно позвоню! -- воскликнула Таня с явно преувеличенным энтузиазмом.

   -- Обязательно позвони! -- поддержал ее Николай Николаевич. -- Пусть порадуется, что ты попробуешь ее творожок, пока он не потерял еще первой свежести.

   Итак, бабушка тоже в курсе, с тем же философским спокойствием подумала Таня. Она напряженно прислушивалась в ожидании, когда же наконец хлопнет входная дверь. На кухонную она почти не смотрела, а потому лишь в последний момент заметила смутный силуэт по ту сторону витражного стекла.

   Бесшумно повернулась ручка, петли даже не скрипнули, и вот на пороге кухни во всей своей мрачной красе появился Захаров. Выражение лица у него было таким же, как и тогда, когда Таня его покинула, оставив полуодетого посреди своей комнаты.

   Надо отдать должное мужчинам, их замешательство не затянулось. Обретя дар речи, оба разразились дружескими приветствиями, а Таня, наблюдая крепкое мужское рукопожатие, почувствовала себя лишней. В этот самый момент Николай Николаевич обратил на нее свой укоризненный взор:

   -- Стаська, ты же мне говорила...

   -- Я тебе, пап, говорила чистую и неприкрытую правду! -- вспыхнула Таня. -- Видишь ли, у Глеба интересы весьма разносторонние, и в тот период времени они были направлены совсем в другую сторону.

   -- Зато к настоящему временному периоду я успел выяснить, что в этой стороне намного интереснее, -- парировал Захаров. -- И столько всего непознанного!

   -- Полагаю, я должна быть польщена, -- фыркнула Таня. -- Кстати, что там у нас с кофе?

   -- М-м?.. -- Николай Николаевич, увлеченно следивший за их перепалкой, не сразу среагировал на ее вопрос: -- Ах, кофе?! Готов. Осталось поставить на стол прибор еще на одну персону. Да, сахар забыл и... слушай, Стаська, а масло у тебя есть?

   Все разом засуетились и, мешая друг другу, кое-как закончили сервировку незатейливого завтрака на троих. Последний всплеск лихорадочного оживления произошел, когда Николай Николаевич попросил Таню достать все-таки соленые крекеры, которые он сначала забраковал. Наконец они расселись, и за столом повисла неловкая пауза.

   Впрочем, мужчины отнюдь не потеряли свой аппетит, поэтому могли под вполне благовидным предлогом взять тайм-аут. А вот у Тани кусок в горло не лез, и она лишь вяло ковыряла политый медом творог.