Свадьба

Как всегда, в воздухе пахло антисептиком. Яркая цветная плитка и широкие коридоры напомнили больницу; миновав комнату отдыха, я отметил, что заняты лишь несколько столов и кресел. Двое мужчин играли в шашки в углу, кто-то смотрел телевизор. Дежурная медсестра не обратила внимания на мой приход.

Звуки работающего телевизора преследовали меня, пока я не добрался до комнаты Ноя. В отличие от большинства обитателей Крик-Сайда, чьим комнатам недоставало уюта, Ной превратил свое жилище в некоторое подобие настоящего дома. На стене над креслом-качалкой висела картина кисти Элли – заросший пруд в стиле Моне. Полки были уставлены бесчисленными рамками с фотографиями детей, на спинке кровати висел свитер, в углу приютился секретер, который некогда стоял в гостиной старого дома. Он принадлежал отцу Ноя и сплошь был покрыт зарубками, царапинами и чернильными пятнами. Ной частенько сидел здесь по вечерам, в ящиках секретера хранились его сокровища – исписанная тетрадь, в которой была увековечена история любви к Элли, дневники с пожелтевшими от старости страницами, сотни писем, в том числе последнее письмо жены. Были там и засушенные цветы, и газетные вырезки, где шла речь о картинах Элли, и подарки от детей, и томик Уолта Уитмена, с которым Ной прошел всю войну.

Возможно, это всего лишь инстинкт юриста, но я вдруг задумался, что станет с этими вещами, когда Ной умрет. Как распределить их среди детей? Самое простое решение – раздать поровну, но тогда возникнут другие сложности. Кто, например, получит тетрадь? Кто – письма или дневники? Нетрудно разделить деньги, но как разделить душу?

Ящики были не заперты. Хотя Ною предстояло вернуться через пару дней, я собрал некоторые вещи, которые могли понадобиться ему в больнице.

По сравнению с прохладой в комнате на улице стояла удушающая жара, и я немедленно покрылся лотом. Двор, как обычно, был пуст. Шагая по гравийной дорожке, я разыскивал корень, о который споткнулся Ной, и обнаружил его у подножия старой магнолии – он торчат из земли и напоминал греющуюся на солнце змею.

Пруд отражал небо, точно зеркало, и несколько мгновений я любовался тем, как по его поверхности медленно скользят облака. С дальнего конца пруда ко мне поплыл лебедь.

Я достал хлеб и раскрошил его на маленькие кусочки по примеру Ноя. Бросив первую порцию в воду, я невольно задумался о словах Ноя. Неужели лебедь действительно находился рядом с ним, когда случилась неприятность? Сиделка, обнаружившая старика, клялась, что лебедь был первым, кого увидел Ной, придя в сознание, но неужели птица охраняла его до тех пор? Трудно сказать наверняка, но в глубине души я верил старику.

Конечно, я не собирался бросаться в крайности. Лебедь оставался рядом, потому что Ной его кормил, – это скорее ручное, нежели дикое животное. Оно не имеет ничего общего с Элли и ее духом. Я просто не мог внушить себе мысль о том, что такое возможно.

Лебедь не обратил внимания на брошенный ему кусок хлеба, он наблюдал за мной. Странно. Когда я кинул второй кусок, лебедь проводил его взглядом и вновь уставился на меня.

– Ешь, – приказал я. – У меня полно дел.

Было видно, как под водой медленно двигаются лапы лебедя, помогая ему удерживаться на месте.

– Ну, давай, – вполголоса подбодрил я. – Раньше ты не отказывался.

Я бросил третий кусок, который с легким всплеском упал всего в нескольких дюймах от лебедя. И снова тот не двинулся с места.

– Ты не голоден? – спросил я.

Позади меня заработали пульверизаторы, мерно выбрасывавшие воду. Я взглянул через плечо, но в окне комнаты Ноя лишь отражались лучи солнца. Не зная, что делать, и почти не надеясь на удачу, я бросил четвертый кусок.

– Он попросил меня прийти, – сказал я.

Лебедь вытянул шею и расправил красивые крылья. Я вдруг понял, что следую порочному примеру Ноя – разговариваю с птицей, как будто она способна меня понять.

Как будто это Элли.

«Нет, конечно, – подумал я, отгоняя эту мысль. – Люди разговаривают с кошками и собаками, даже с растениями, они кричат, когда смотрят футбольный матч по телевизору. Джейн и Кейт зря волнуются. Ной проводит у пруда по несколько часов в день, куда удивительнее было бы, если бы он не начал беседовать с лебедем».

Но все-таки говорить с ним – одно дело. Верить, что это Элли, – совсем другое. А Ной действительно верил.

Хлеб, который я побросал лебедю, пропитался водой и утонул, но птица продолжала смотреть на меня. Я бросил еще кусок, а потом оглянулся, желая удостовериться, что никто за нами не наблюдает. «Почему бы и нет?» – решил я и с этой мыслью подался вперед.

– С ним все в порядке, – тихо объяснил я. – Я видел его вчера, а сегодня утром говорил с врачом. Ной вернется завтра.

Птица, кажется, раздумывала над моими словами. Мгновение спустя у меня волосы встали дыбом: лебедь принялся за еду.

Приехав в больницу, я решил, что ошибся палатой.

Я столько лет знал Ноя – и ни разу не видел, как он смотрит телевизор. Хотя в старом доме телевизор имелся, его преимущественно смотрели дети, когда были маленькими; к моменту моего появления ящик включали редко.