Свадьба Берсерка

Харальд запил мясо большим глотком эля, потом отрезал тонкий ломтик. И, потянувшись, вложил его в ладонь Сванхильд, лежавшую на подушке возле ее щеки. Приказал:

— Ешь. Ночь была тяжелой. Тебе нужны силы, чтобы все скорее заросло.

Полусогнутые пальцы шевельнулись, сжимаясь вокруг куска и Харальд вдруг услышал, как она заплакала.

С ней надо быть поосторожней, тут же подумал он. Молча отложил нож, встал.

И лег на край ее кровати, лицом к ней. Пальцем вытер слезы, текущие по переносице, по виску — и дальше к подушке. Негромко спросил, погладив по щеке:

— Ты скажешь, почему плачешь?

Может и не ответить, мелькнуло у него. А ревет от боли — или из-за всего вместе. Из-за пережитого ужаса, той же боли, от жалости к тем бабам, которых он "хотеть убить".

Сванхильд всхлипнула. Сказала дрогнувшим голосом:

— Нет жена ярла. Меня видеть… без одежды. Люди, воины. Нехорошо. Стыдно.

Харальд шевельнул бровями. Ему мысль об этом тоже не нравилась… но жизнь есть жизнь. В ней бывает всякое.

Он сообщил, чуть приподнимаясь и подпирая голову согнутой рукой:

— Меня тоже видели без одежды. Это пожар, Сванхильд. Может, и к лучшему, что ты была голой. Рубаха полыхнула бы сразу. Ты могла обгореть с ног до головы. Тряпка горит быстро, понимаешь? А тело горит уже потом…

Сванхильд на мгновенье перестала плакать. Судорожно втянула воздух, попросила:

— Не надо. Страшно.

— Запомни этот страх, Сванхильд, — посоветовал Харальд, надеясь, что она поймет. — И вспоминай его каждый раз, когда снова попросишь меня пожалеть кого-то. Я и так милостив к тем бабам — по всем правилам, их следовало бы сжечь живьем. Поступить с ними так, как они решили поступить с тобой и со мной. Но они умрут быстро.

— Как? — тут же слабо откликнулась девчонка.

— Нож, — коротко сказал он, решив, что большего ей знать не стоит. Приказал: — Ешь мясо.

Сванхильд посмотрела на ладонь, в которой был зажат ломтик.

— Не могу. Пить много молока, мед… не могу.

— Угостишь меня? — быстро спросил Харальд.

И подумал — вот вроде и нехорошо, что ее видели голой… но хорошо, что он оставил ее этой ночью без всего, а покрывало слетело. Ткань и впрямь загорается быстро. Кто знает, какой она была бы сейчас, останься на ней рубаха.

Нехороший озноб стрельнул по загривку, и он на долю мгновенья оскалился. Но тут же стер с лица оскал. Не хватало еще напугать…

Ладонь Сванхильд неуверенно приподнялась, и он губами подобрал с нее ломтик мяса. Проглотил, наклонился, лизнул тонкие пальцы, снимая с них капли мясного сока.

И вдруг ощутил другую руку девчонки на своем затылке. Замер, уткнувшись носом в ее ладонь.

Хотя рука на затылке не давила — просто касалась.

— Я не бежать снова, Харальд, — как-то монотонно — и даже торжественно — произнесла Сванхильд.

Похоже, сейчас скажет то, о чем долго думала, мелькнуло у него в уме.

— Я быть тут, рядом. Но жена ярла — нет. Я рабыня, меня видеть без одежды. Все видеть. Ты ярл. Не надо… подносить эль. Я не пить.

— Когда невеста не пить эль, — неторопливо сказал Харальд, отрываясь от ее ладони — и приподнимаясь. — Ей вливают его в глотку. Если понадобится, то вливают силой. Теперь у тебя есть родичи. Они помогут тебе выпить мой эль. Потому что ты достойна моего эля. Ты одна. И я все равно женюсь на тебе.

Припухлые дрожавшие губы были слишком быстро. Он потянулся вперед, прошелся по ним языком. И впрямь — молоко и мед.

Харальд и сам не заметил, как легкий поцелуй перешел в жадный, злой. Потом ощутил, как просыпается тело, наполняясь желанием — и рывком оторвался от Сванхильд. Сказал, зажав осунувшееся лицо между ладоней, поглаживая большим пальцем изгиб нижней губы:

— Если бы ты сама заголилась перед кем-то, тогда да, это было бы стыдно. Но все было не так. Никто из моих людей не вспомнит об этом. Иначе в крепости случится один короткий хольмганг. И тот, у кого слишком хорошая память, умрет.

— Хольмганг? — тихо спросила она.

— Два воина, два меча, одна смерть, — пояснил Харальд. — Поединок. Хольмганг.

Сванхильд моргнула, сказала тоскливо:

— Опять смерть…

— Хватит об этом, — приказал он. — Что еще тебя тревожит? Беспокоит?

И тут же спохватился — она могла не знать этих слов. Добавил:

— Скажешь, почему тебе плохо? Помимо боли, помимо того, что "жалеть"?

Ее ресницы дрогнули и опустились. Каким-то чудом их не опалило.

Значит, есть еще что-то, уверенно подумал Харальд.

— Я… много шрамов, — выдохнула она. — Плохо. Нехорошо. Нет — белая, красивая.

От этих слов ему стало легче. Что-то подобное он уже слышал.

Харальд убрал ладони, по-прежнему державшие ее лицо. Встал с кровати, содрал с нее покрывало.

И надавил на плечо, перекатывая на живот. Начал осторожно задирать рубаху. Сванхильд испуганно задышала. Выпалила:

— Зачем?

— Посмотреть, — коротко сообщил Харальд. — На то, что с тобой случилось.

Она не унималась.

— Стыдно.

Говорить худо-бедно она научилась, подумал он, обнажая ягодицы. Похоже, теперь ему придется думать, как научить ее молчать.

Хорошо хоть не дергалась.