Свадьба собаки на сене

Мила повесила трубку и стала быстро собираться. Она отсутствовала довольно долго и так глубоко вникла в чужие жизни, что совсем забыла про свою. Мила вдруг ощутила прилив радости – у нее в жизни все очень ясно. У нее нет сложностей, угрызений совести, и ни перед кем не надо виниться. Глядя в зеркало и причесываясь, Мила улыбнулась сама себе: «А главное, у меня есть Илья!» Они встретились с Ильей у ее подъезда, и он довез ее до метро. У них было полтора часа на то, чтобы выяснить отношения и понять, что они нужны друг другу. Однако Илья сказал, что сегодня вечером еще не сможет к ней приехать. Через пару дней, когда он сумеет подготовить мать.

На работе Милу встретили с радостью. Мила с удовольствием окунулась в дела, по которым за время путешествия в Амстердам очень соскучилась. «Как хорошо! Хорошо заниматься тем, что любишь, что умеешь! Как хорошо, когда вокруг простые и ясные отношения!» В этот первый после отпуска рабочий день она вернулась домой поздно и свалилась замертво: накопившееся напряжение, усталость от дороги и вопросы, к которым пришлось вернуться на работе, – все это ее вымотало. Утро следующего дня началось точно в такой же суете сборов. Мила выскочила из дома и уже добежала до метро, когда вдруг вспомнила, что Варвара Петровна не звонила ей ни вчера вечером, ни сегодня утром, хотя это и входило в число ее привычек. «Что это значит? Может, плохо себя чувствует? Может, мне надо было зайти к ней?» Мила остановилась прямо у входа в метро, перегораживая путь спешащим пассажирам. Ее толкнули, потом закрутили на месте, она поддалась общему потоку и спустилась под землю. Там уже почти машинально она добралась до работы. Этот день не был таким безоблачным и радостным – что бы Мила ни делала, из головы не выходила Варвара Петровна. К тому же ее домашний телефон не отвечал.

– Я уйду сегодня пораньше. – К четырем часам Мила не выдержала. Ей уже мерещились кошмары – сердечный приступ, обмороки, «Скорая помощь».

Остаток пути до дома Варвары Петровны Мила преодолела бегом. Дверь она по привычке толкнула – закрывать ее на замок хозяйка квартиры упрямо отказывалась.

– Варвара Петровна! Вы где?! Почему у вас телефон не отвечает? Я не смогла вчера к вам зайти, работы было много! – Мила, не снимая плаща, вбежала в комнату. Она что-то еще хотела сказать, но не смогла – она увидела Варвару Петровну, сидящую в том самом кресле, голова ее была опущена, втянута в плечи, а покрасневшие глаза смотрели в одну точку. Мила на миг растерялась, а потом заметила на полу лежащий дневник Сорокко. Дневник, по всей видимости, Варвара Петровна пыталась разорвать, но ей не хватило сил. В этой некогда аккуратной, а теперь разоренной вещи Мила увидела жест отчаяния. И было в этом жесте что-то не жалкое, но жалобное. Мила перевела взгляд на Варвару Петровну, и вдруг в ее душу закралось сомнение – эту ли женщину любил Вадим Сорокко? Из-за этой ли женщины он прожил всю свою жизнь в одиночестве, перед ней ли он испытывал чувство вины? Мила вдруг усомнилась в том, что эта маленькая женщина с невзрачной внешностью могла быть объектом такой сильной любви. Мила захотела увидеть фотографии, убедиться, что никакой ошибки, никакой мистификации здесь нет. Ей захотелось увидеть и тех, кто был рядом и составлял этот причудливый кружок. Она с новой силой осознала, что за все время работы с наследством Вадима Сорокко ни разу не встретила ни одной фотографии ни его самого, ни его знакомых или родственников. Попадались лишь виды Голландии, групповые фото с коллегами, где люди имели одинаковые выражения лиц, а потому казались почти близнецами. Еще были те странные фото, где на одном снимке были одновременно запечатлены пустые разоренные комнаты и радостные оживленные улицы. Те самые фотографии, которые она тоже привезла Варваре Петровне.

Мила все еще стояла в нерешительности, когда женщина произнесла:

– Ты читала дневник? – Варвара Петровна посмотрела на нее своими бледными глазами. Они почему-то почти не имели цвета. То ли голубые, то ли светло-зеленые, то ли какие-то другие, не поддающиеся определению.

– Нет. Постеснялась.

– Это ты зря. Надо было прочитать.

– Что в нем? Что-то такое, что вам неприятно? Но ведь прошло время! Уже и его нет в живых. Стоит ли обращать внимание! Он прожил долгую и, как я поняла, сложную жизнь и в дневнике писал то, чем не мог ни с кем поделиться. И потом, не всегда в дневниках пишут правду. Иногда что-то преувеличивают, что-то приукрашивают, о чем-то умалчивают вовсе. Мне иногда кажется, что дневник – это место случайностей, сомнений и невероятностей.

– Все это меня сейчас не утешит! Совсем не утешит. Если он там написал об этом, значит, так оно и было. Значит, так оно и есть. И все остальное уже не важно.

– Да что же он написал?

– Хочешь, прочитай! – Варвара Петровна сделала неловкое движение ногой. Словно хотела подтолкнуть разодранный дневник в сторону Милы.