Свадьба за свадьбой

Теперь они были на вершине холма, и ему больше не было нужды смотреть на нее, ведь он лежал у ее ног и мог смотреть на раскинувшуюся внизу долину. Может быть, она на него смотрела, может быть, у нее были те же самые мысли, но это было только ее дело. Ты заслужил право иметь собственные мысли, решать собственные вопросы. Дождь вдохнул во все свежесть и пробудил в лесу множество новых запахов. Какая удача, что нет ветра. Ветер развеял бы эти запахи, а так они стелются понизу, укрывают все, будто мягкое одеяло. У земли свое собственное благоухание, оно смешивается с запахами зверей и гниющих листьев. Вдоль вершины холма тянулась тропа, по которой иногда ходили овцы. Маленькие кучки овечьего помета покрывали утоптанную тропинку за деревом, рядом с которым она сидела. Он не оборачивался проверить, но знал, что они там есть. Овечий помет был словно мраморные шарики. Приятно было чувствовать, что его любовь к запахам способна заключить в себе всю жизнь, даже испражнения жизни. Где-то в лесу цвело какое-то дерево. Вряд ли очень далеко. Аромат его смешался с прочими запахами, парящими над склоном холма. Деревья звали к себе пчел и насекомых, и те отзывались с лихорадочной пылкостью. Они мелькали в воздухе над головой Джона Уэбстера — и у нее над головой тоже. Бросаешь все как есть, чтобы поиграть с мыслями. Томно подбрасываешь маленькие мысли в воздух, как играющий мальчишка, подбрасываешь и снова ловишь. Чуть позже, когда пробьет час, в жизни Джона Уэбстера и жизни женщины, на которой он женился, наступит перелом, но сейчас можно поиграть с мыслями. Подбрасываешь в воздух и снова ловишь.

Люди живут себе, и им ведомы ароматы цветов и некоторых других вещей, всяких там пряностей и тому подобного — о том, что все это благоухает, им рассказали поэты. Можно ли окружить аромат стеной? Помните того француза, что как-то раз написал стихотворение об аромате женских подмышек? Откуда он это взял — из школярских разговорчиков или из собственной головы, где зародилась такая сумасбродная мысль?

Задача в том, чтобы ощутить ароматы всего сущего, земли, растений, людей, зверей, насекомых, собрать их воедино в своем сознании. И можно будет соткать золотой покров для земли и людей. Терпкий дух животных, если вплести в него запах сосен и прочие тяжкие запахи, придал бы покрову прочности, и тогда ему не было бы сносу. И прочность эта стала бы основой для свободной игры фантазии. Тут-то и раздолье всем второсортным поэтам. На крепкой основе, сплетенной фантазией Джона Уэбстера, они выткали бы всевозможные узоры, используя все запахи, которые осмелились бы уловить их слабосильные ноздри: запах фиалок, что растут вдоль лесных тропинок, запах маленьких ломких грибов, или запах меда, что капает из мешочков под насекомьими брюшками, или запах девичьих волос, освеженных купаньем.

И вот он, Джон Уэбстер, мужчина средних лет, сидит на постели со своей дочерью и рассказывает ей о переживаниях своей молодости. Назло самому себе он придавал своему рассказу такую странную, извращенную витиеватость. Он конечно же лгал своей дочери. Испытывал ли тот юноша на склоне холма, много лет назад, все это множество сложных чувств, которые теперь он ему приписывал?

Время от времени он замолкал и качал головой, а на лице его играла улыбка.

«Как прочно теперь все устроилось между ним и его дочерью. Конечно же произошло чудо».

Он даже вообразил, будто она знает о его лжи, знает, что он набрасывает на переживания своей юной мужественности покров романтики, но казалось ему еще, будто она понимает, что, только допустив небольшую ложь, он сумеет пробиться к правде.

Воображение вновь переносит его на вершину холма. Между деревьями просвет, и в него видно всю долину внизу. Где-то ниже по течению есть большой город, не тот, где он и его невеста сошли с поезда, а куда больше, с фабриками. Какие-то люди приплыли из города на лодках и готовились устроить пикник в роще на другом берегу от дома ее дяди, выше по течению.

На празднике были и мужчины, и женщины, и на женщинах были белые платья. Пленительно было наблюдать за тем, как они движутся среди зеленых деревьев и как одна из женщин спустилась к реке и, поставив одну ногу на пришвартованную лодку, а другой упираясь в песок, наклонилась к воде наполнить кувшин. Даже с такого расстояния видна была эта женщина и ее расплывчатое отражение в реке. Они смыкались и расходились в стороны. Две белые фигуры сходились и расходились, словно створки тонко окрашенной раковины.

Молодой Уэбстер на вершине холма не смотрел на свою невесту, и они оба не произносили ни слова, но он был взволнован почти до исступления. Думала ли она о том же, о чем думал он? Было ли ее существо распахнуто так, как его собственное?