Свадьбы

Как давно это было! Даже не верится, что это было: гимназия, курсы учителей в губернском городе, первый немой синематограф в их родном городке. После курсов Надя и Виктория учительствовали в семилетке. Лина стала пианисткой в синематографе: играла за сценой на пианино, когда шло немое кино. Ее работа считалась ужасно почетной, недаром на афишах с названием картины всегда писали: «Музыкальное сопровождение Алины Салютиной». Тогда, после гибели под Царицыном красного командира Володи Коровина, Лина стала женой инженера депо Тимофея Салютина, красавца и умницы. И все они жили на этой же улице, в тех же домах, и дружили, как прежде. Двадцать лет назад Алина Петровна с мужем, выйдя уже на пенсию, продали свой дом и уехали к сыну в Киев. С той поры сестры ничего о них не знали.

И пошли такие хлопоты в доме, каких давно не было. Сестры выдвигали ящики «бабушкиного комода», вспоминали, где лежит «мамина скатерть» и салфетки с кружевными уголками, разыскивали в старинном буфете коробку с «папиными рюмочками», находили, расстилали, расставляли на столе, исчезали на кухню, снова появлялись, и было такое впечатление, будто на ужин ожидается целый эскадрон.

Когда наконец сели за стол, Надежда Григорьевна наполнила брусничной наливкой рюмочки величиной с наперсток, и они пригубили за встречу.

— Лина, а помнишь ли ты, как однажды, — заговорила Виктория Григорьевна, обернувшись к Алине Петровне.

Но Алина Петровна перебила ее.

— Девочки, я вас совершенно не слышу, — сказала она с виноватой улыбкой. — Мне нужно очень громко кричать на ухо. Но лучше писать. Уже три года, как я не слышу. Мишенька хотел достать мне слуховой аппарат, но ничего не получилось.

Наступила неловкая пауза. Сестры укоризненно поглядели друг на друга: как не догадались раньше, отчего подруга не отвечает на их неисчислимые вопросы? Однако пауза тут же растаяла, так как Алина Петровна сразу спросила:

— Девочки, а кто на нашей улице из старых знакомых остался? — Спрашивая, она достала из сумочки блокнот и карандаш, подала Надежде Григорьевне.

«Почти никого, — ответила ей в блокноте Надежда Григорьевна. — Почти все продали дома и уехали к детям. Или умерли».

— А где Костик Савицкий? Правда же, он стал прекрасным доктором?

«Самым лучшим! — писала в ответ Надежда Григорьевна. — Зиночка забрала его к себе в Ленинград. Их дом купил горсовет, сейчас в нем детская комната милиции. В прошлом году они приезжали всей семьей. Отдыхали в палатке на берегу нашей Кумушки. Костик постарел, но держится отлично. Плавал, загорал, бывал у нас. Однажды сел за фортепьяно и спел Ленского. Это было прекрасно!»

Алина Петровна, читая, растроганно кивала.

— А я уж и не помню, когда играла. У Мишеньки в доме нет инструмента, — торопливо говорила она. — Да и зачем? Музыка бы ему мешала. Ведь он пишет докторскую.

— Господи, а о Саше Козловской забыли! Ты знаешь, Линушка… — громко заговорила Виктория Григорьевна. Но тут же спохватилась, взяла у сестры блокнот и написала: «Завтра пойдем к Саше Козловской. Она тебе безумно обрадуется».

— Да, да, я бы очень хотела повидаться с Сашей, — сказала Алина Петровна. — Но завтра я уеду. В семь утра проходит одесский.

Сестры замахали на нее руками, в один голос молвили:

— Не выдумывай!.. Ни в коем случае!.. Алина Петровна, и не слыша, поняла их.

— Нет, я должна ехать, — сказала она. — У меня транзитный билет. Просто не выдержала и вышла здесь. Тимофей Иванович будет волноваться, я сообщила ему, что выехала. Ведь он уже три года живет в доме престарелых. Сперва Мишенька обещал оформить и меня, потом воспротивился. Я понимаю его: у него кафедра в институте, и если бы узнали, что он… что и меня… — Алина Петровна умолкла и потянулась к сумочке за платком.

Услышанное ошеломило сестер.

— Миша сдал отца в дом престарелых?! — Лицо Виктории Григорьевны сковал ужас.

Алина Петровна не могла слышать ее слов, поэтому, справившись со слезами, продолжала рассказывать:

— Конечно, Тимофей Иванович не всегда был сдержан. Его тяготила зависимость, то, что нами как-то пренебрегали… Ну, когда приходили гости, а нас не зовут или нужно сидеть и молчать. Тогда он мог вспылить… Нет, нам не следовало к ним ехать… Но ведь Мишенька настаивал, чтобы мы продали дом и переехали. Ах, если бы вы знали, что у него за жена! Глупа, невежественна, скандальна!.. Это ее затея удержать меня в доме. Но я настаивала, требовала. Тогда они стали запирать меня в комнате и восстановили против меня внуков. Это был сущий ад. Но, видите, я убежала. Одолжила у соседей денег и бросилась на вокзал. А теперь уж я вольная птица, — заулыбалась Алина Петровна.

…Сестры не спали всю ночь. Не опасаясь, что Алина Петровна, которой постелили в спальне, услышит их, они на все лады переговаривали ее историю, домысливая и додумывая всякие детали и подробности.

— Не-ве-роятно!.. Единственный сын!.. — баском гудела Надежда Григорьевна.

— Поэтому Линушка и не писала! — звенел тонкий голос Виктории Григорьевны. — Видимо, там сразу все пошло плохо. Но откуда, откуда в нем такая черствость? Пусть плоха жена, но сам-то он, сам каков?!