Свадьбы

В доме уже шла уборка. В одной комнате бабы мыли полы, в другой, где полы уже были вымыты, расставляли столы для предстоящих поминок. В третьей, где, видимо, еще не прибирали, выпивали и закусывали несколько мужчин, и какой-то пьяненький мужичок, шмыгая красным птичьим носом, плаксиво говорил другому:

— Три завещанья оставил, три завещанья!.. Все предчувствовал, все он предчувствовал… Потому одно завещанье в сельсовет сдал. А не сдай в сельсовет, его б дьяк отпевал… Вот человек был, вот человек…

А другой отвечал:

— Не хнычь, подбери слюну. Было б по ком слюну пускать…

Вошел тот представительный, в черных очках, что вез их на «Волге».

— Угоститесь, товарищи, угоститесь! — сразу же сказал он им и стал наливать каждому в стакан водку. Но Петьку обошел: — Тебе паренек, нельзя. Тебя я кагорчиком угощу.

— Но-но, Чика! — строго повел на Петьку глазом Остап Брага. — Вон лимонаду выпей!

Они закусили, после чего представительный, в черных очках, налил им еще по полстакана.

Быстро вошла Оля, которая, похоже, сейчас распоряжалась здесь.

— Выходите, выходите!.. Будем трогаться, — сказала она.

Процессия двинулась со двора и потекла по мощенной булыжником улице, мимо беленьких хат в зеленых садах. Впереди семенили старухи в темных платочках, купленных, видимо, для них в городе бабой Феклой. За ними женщины несли венки. За венками медленно ползла машина с гробом, за машиной шел сын покойного батюшки, Валерьян Павлович, видный мужчина лет тридцати, в меру бледный, с опущенной головой. Рядом с ним находились представительный друг в очках и Оля-соседка. Дальше следовал оркестр, а уж за оркестром — остальное.

Еще раз сыграли марш, и опять получилось неплохо. Только один раз, когда весовщик Лебеда сильно попер не туда, Валерьян Павлович оглянулся и внимательно поглядел на музыкантов. Заметив это, Митрофан Сосна заморгал выпученным глазом Лебеде, чтоб тот не портачил и приглушил звук. Лебеда норовисто дернул плечом и мотнул головой, показывая тем самым, что он свое дело знает и нечего его учить.

Кладбище находилось в лесу, который вплотную подступал к селу, и как только вошли в лес, оставив позади булыжник, так над дорогой сразу заклубилась страшенная пылища, поднимаемая медленно ползущим грузовиком и десятками ног. Как раз в это время Митрофана Сосну стало развозить от выпитого и в глазах у него начало все качаться: и дубы, и березы, и люди, и шагавший рядом Ваня Окунь… Сосна уже хотел было сказать Окуню, что надо всем им сойти с дороги и двигаться меж деревьями, как сделали тщедушный дьячок и божьи старухи, не желавшие брести по пылюке. Но в это время к нему подошла Оля и сказала:

— Дядя, заграйте. А то вы совсем не граете.

— Приготовились! — сказал своим Митрофан Сосна. — Марш Шопена!..

Но никакого марша у них не получилось, потому что Ванька Окунь и другие, кому положено было лишь раздувать щеки и делать вид, что играют, стали дуть изо всех сил в трубы, кто во что горазд, лишь бы выходило громче. Митрофан Сосна со злостью поддал Ваньке локтем в бок и крепко наступил ему на ногу, призывая его опомниться. Окунь сильно пошатнулся, но на ногах устоял, и тут же сам дал под бок Митрофану Сосне и пьяным голосом изрек:

— Не мешай! Не хуже тебя играю!..

Валерьян Павлович опять оглянулся и замахал рукой, чтоб они перестали играть.

— Перестаньте играть! — приказал своим Митрофан Сосна, который, несмотря на клубившуюся пыль и качавшиеся в глазах деревья, все-таки заметил взмах Валерьяна Павловича и сообразил, чего тот хочет.

Но его послушались только Остап Брага да Петька. Остальные продолжали с остервенением дуть в трубы.

— Не надо грать! — подбежала к ним Оля. — Валерьян Павлович не хочет, чтоб вы больше грали!

— Прочь! — крикнул ей, оторвав от мундштука мокрые губы, Ванька Окунь, весь красный от усердного дутья, и хотел было двинуть Олю трубой.

Но в эту самую секунду с Митрофаном Сосной случилось что-то непонятное.

— А-а-а!.. — диким голосом вскричал Митрофан Сосна, вскидывая над собой свою трубу-баритон, и опустил ее прямехонько на голову Ваньки Окуня.

— А-а-а!.. — пронзительно взвыл он снова, опять вздымая вверх трубу и собираясь опустить ее на голову весовщика Лебеды. Но в Лебеду не попал, а только вышиб у него из рук кларнет.

— За мной!.. — вскричал он после этого и бросился со своей трубой в лес, сметая с пути насмерть перепуганных божьих старух, которые подняли страшенный визг.

За ним в лес кинулся Остап Брага, волоча на спине свою огромную трубу — бас «цэ», и Петька с барабаном.

— Митюха, не бросай меня!.. — тоже диким голосом закричал Сосне Остап Брага. — Митю-юха!..

— Деда, не беги!.. — кричал Остапу Браге внук Петька. — У тебя сердце лопнет!.. Деда, тебе нельзя бегать!..

— Чика, Чика!.. — кричал внуку Остап Брага. — Не бросай меня!.. У меня в голове все крутится!..