Свадьбы

- Мехмед, до Мекки три дня! Я знаю, должно произойти великое. Мехмед! - Осман-бек размахнул руками, - Мехмед, ты погляди, какой дворец у аллаха - земля и небо, а мы толчемся в каменных мешках, целуя ноги кровавым земным владыкам. А ты знаешь, почему в дворцах падишаха денно и нощио курятся благовония, Мехмед? Отбивают запах свежепролитой крови. Знал бы ты, Мехмед, какое это счастье - идти по земле и снова чувствовать себя только человеком. Не муфти, не великим муфти, а человеком, как ты, как он, как все, идущие к дому аллаха.

Мехмеду тоже захотелось сказать эфенди о самом главном, но слов не нашлось, и он сбросил с ног сандалии и пошел по горячему песку босиком. И многие паломники увидели это и тоже сбросили сандалии.

- Мехмед, до Мокки два дня пути!

- Мехмед, до Мекки только один день!

Ночью спали на голой земле.

Засыпая, эфенди нашел руку Мехмеда, пожал ее.

- Я тебе благодарен.

У Мехмеда сжалось сердце, но он опять ничего не сказал.

г- Завтра мы будем в Мекке.

Мехмед по голосу догадался: эфенди улыбается.

Они заснули, глядя на тихие звезды.

Мехмеду приснилось, что он летит. Чуть не рассмеялся: когда летают - растут, а ему куда уж больше? Небо над ним запорошено звездами, и вдруг звезды исчезли, как в ту ночь, когда Мехмед и эфенди бежали из Медины.

“Неужто я прилетел к горе Оход?” - подумал Мехмед и в тот же миг понял: это не святая гора, это…

Он не успел сказать себе, что же это. На грудь ему навалилось тяжелое, грубое. Ни вздохнуть, ни крикнуть.

Голова закружилась, в глазах закрутились красные колеса, и он теперь знал: это не сон. Его, Мехмеда, убивают.

В ушах звенело, но звон отлетал все дальше и дальше, и наступила тишина. Тишина была бесконечная.

“Это и есть смерть”, - сказал себе Мехмед и стал ждать, что же будет дальше.

И он увидел зарю. Потянулся к ней и сел.

Вповалку спали паломники. Рассветало.

“Какой дикий сон приснился”, - Мехмед помотал чугунной головой, стряхивая одурь. И тут он увидел эфенди.

Ихрам эфенди был смят, а сам эфенди лежал так, как лежали те, которые не поднялись после саама. Лицо эфенди было синее, а на шее веревка.

- О боже! - прошептал Мехмед, и ему так стало страшно, словно все, спящие здесь, хотели его, Мехмеда, удавить, как они удавили эфенди.

Мехмед знал, стоит ему пошевелиться - и на него набросят веревку. Но кто? Кто из этих спящих следит за ним из-под прикрытых век?

Веревка так веревка! Мехмед пополз. Он пополз между спящими туда, к Элиф, чтоб она укрыла его от неведомых убийц. Но никто его не трогал. Никто.

Мехмед нашел Элиф. Она чуть не закричала, когда увидела его лицо, но он успел ладонью закрыть ей рот.

- Тихо! Эфенди убили.

Он сказал эти слова и похолодел. На него набросилась ледяная мелкая дрожь, Элиф тоже трясло. Но уже раздался призыв на молитву. Паломники поднялись с земли, все, кроме одного, и все помолились, все, кроме одного. А потом все пошли, все, кроме одного, и Мехмед не нашел в себе силы оглянуться на белое пятно посреди серой пустыни.

Нет, Федор Порошин понял! Понял он: оставили ему в Истамбуле жизнь единственно ради того, может быть, чтоб стал он свидетелем одинокого белого холмика посреди серых песков. Еле приметного холмика. На совести пятерых была эта смерть. Федор высмотрел все, как велено было.

А на последнем привале остался еще один холмик, и вместо пятерых было теперь четверо.

“Сильные мира сводят друг с другом счеты” - так решил Федор. Страшно стало ему. Ведь никто, никто не обратил внимания на эти смерти. Здесь все были чужие. Все шли за милостью к богу, но не любили друг друга.

“О родина! - застонала душа у Порошина. - Прости меня, родина. Я успел столько раз отречься от тебя ради того, чтоб видеть мир. А в мире рассеяна одна жестокость”.

Понял Федор Порошин. Понял!

Не будет он служить важному турку ни за какое золото и ни за какие дальние страны. Забилась в нем мечта. Живая, как теплая птица, схваченная в гнезде: “Домой! Родина, тебе хочу служить. Ради тебя поборю страх свой и умру с топором за тебя. Потому что ты добрая, родина моя непутевая”.

И тут почудилось - зловещая четверка шарит по толпе паломников глазами, ищет кого-то… Явь стала походить на сон, когда гонятся за тобою и когда некуда спрятать хотя бы головы. И Федор лег. Отстал и лег. Никто не обернулся. Мало ли от какой болезни лег человек? Может, от чумы?

Ночыо Порошин стороной обошел Мекку - священнейший город мусульман. Устал испытывать судьбу. Выбрался к морю, сел на большой корабль - деньги у него были. Корабль привез его в Грецию. Через Валахию, Молдавию, Украину он пробрался наконец в славный казачий Азов.

Длиною в год был его хадж. В Азове случились перемены. Знаками войскового атамана теперь обладал Тимофей Яковлев. Он сам слушал рассказ Порошина и остался доволен. Сведения, добытые в Турции, не устарели, Мурад IV погряз в войне с персами. Стало быть, приход турок откладывался до падения Багдада, но твердыня персидских царей неприступна.

*